Раздвоение
Шрифт:
Алена продолжала: «Там приехало два джипа. Наши мужики разговаривают с ними. Мы стоим и слушаем, мне страшно. Получается, что Эдик собрал у нас деньги, а землю оформил на фирму, так чтобы нам не досталось. Татьяна кричит: «Где Эдуард Мегре?» Они молчат, не отвечают моей Татьяне! Она говорит мне: «Вот почему Эдика так давно не видно»… Вот почему Эдика не видно, не видно, не…» — Алена замолкла на полуслове. «Есть ли что-то еще существенное в этом случае?» — «Нет, они уехали, а на потом через день приехала милиция, мы с Татьяной испугались. Убежали. Я поехала к себе в Бутово, но меня не пустили в дом. Там жили незнакомые. Мерзкие! Я спросила, где Андрюша, а они спросили, кто я такая, я сказала, что я жена, а они сказали, у него больше нет жены, — Алена заговорила навзрыд. — Я спросила, где его найти, а они захлопнули дверь». Петр Николаевич почувствовал, что она вот-вот откроет глаза, нужно было вернуть антураж тьюнинга: «И все внимание на ваши эмоции в этот
«Хорошо, отмените решение об отчаянии и найдите следующий случай, где есть Татьяна». Для солидности он пощелкал пальцами. Только что он нарушил все правила тьюнинга, которые только мог. Он остановил ее на моменте с плохими эмоциями, не дождался ответа, какие это эмоции, навязал ей утверждение, что это отчаяние, и потребовал эпизод с Татьяной, хотя все шло к прохождению эпизодов с мужем. «Я знала, где она. У нее домик, деревянный, под Москвой, почти как в экопоселке!», — она нервно засмеялась. «Хорошо, — сказал Петр Николаевич. — Что произошло дальше? Вспомните самый приятный эпизод с Татьяной!» — «О! Самый приятный! — оживилась Алена. — Я сняла ее пенсию по своему паспорту! А потом я спрятала деньги в пакетике в бочке! Только тщщщ… никому не говорите! А потом, потом я подумала, зачем мне Татьяна? Правда? Правда, ну скажите мне! — она открыла глаза и подалась вперед. — И я подумала, ведь Татьяну никто не знает, родственников у нее нет, друзей нет, и домик у нее хороший, для двоих тесный, а для одной в самый раз, и по паспорту я за нее сойду, пенсию получать. Зачем делиться с ней пенсией? Правда, ну правда, скажите мне?!» — она залезла в штаны и выудила паспорт, открыла перед лицом Петра Николаевича. «Так что я Таня, Таня… — мечтательно пропела она, вскочила с кресла и закружилась по комнате. — И у меня теперь все есть, все есть!», — пропела она тем же манером. Петра Николаевича передернуло от мысли, что он находится в одной комнате с убийцей. «Черт, надо же так попасть!» — подумал он. Ситуация получалась патовая. Если он донесет на нее, к нему самому возникнет ряд вопросов и всплывет его поддельная лицензия на частную психологическую практику. А еще смерти нескольких раковых пациентов, к которым он выезжал на дом, и с родственников которых сцеживал последние деньги. А может быть и хуже. Возникнет вопрос, почему он не донес раньше и не является ли он сожителем Алены и не он ли внушением склонил ее к убийству и лишил рассудка. Если же он не станет доносить, а ее все-таки изловят, она запросто может показать на него.
Ведь она явно помешалась на нем за эти годы. Оставалось надеяться, что Алена бредит, что она просто нашла паспорт некой Татьяны и все выдумала. Впрочем, Петр Николаевич и не разглядел, что там было написано в паспорте.
В ситуациях угрозы и просто дискомфорта Петр Николаевич принимал решения быстро. Не говоря более ничего, он подошел к Алене, крепко взял ее за оба локтя и потащил в прихожую. Она не сопротивлялась. Пищала только что-то «танец вместе». Он вытолкал ее на лестничную площадку, следом выбросил шубу и сапоги. Она попыталась вернуться. Атаковала, подобно корове: молча, наклонив голову и глядя исподлобья. Он упер ладонь ей в лоб и отпихнул ее.
Заперев дверь, он набрал 02 и пожаловался, что сумасшедшая бездомная пробралась в подъезд и нарушает общественный порядок. По просьбе диспетчера он назвал свое имя, отчество и фамилию, адрес проживания. Вместо стандартной фразы «патруль прибудет через столько-то минут», женщина-диспетчер, перейдя на мужской голос, сказала: «Держись, Петя, мы уже едем…» Дебильные у них шутки, подумал Петр Николаевич.
Алена не выла, не насиловала дверной звонок, не билась в дверь. Он глянул в глазок и увидел, что она, уже одетая в шубу и сапоги, мирно сидит на полу, улыбается и разглядывает паспорт.
Петр Николаевич пошел на кухню, включил чайник и стал высматривать в окно милицейскую машину. Боль в спине давала о себе знать: казалось, раскаленный упругий мячик пульсирует в глубине тела, под позвоночником.
Милиция не заставила себя ждать. Лихо припарковалась «семерка» с голубой полосой и мигалкой на крыше. Из задних дверей вышли два опера, закурили, потоптались вокруг машины, огляделись, зачем-то приложив ладони к козырькам, как будто загораживали глаза от солнца. Наконец, направились к двери подъезда. Петр перебежал в прихожую и стал смотреть в глазок. Алена безмятежно рассматривала паспорт. На секунду он ощутил жалость. Двое вышли из лифта: «Гражданочка, что здесь делаем?» — и сказавший это опер, тот что повыше, кивнул второму в сторону двери Петра Николаевича. Второй опер подошел и позвонил, Петр Николаевич открыл не сразу. Какое-то время он рассматривал лицо в глазок. Никогда еще на своей памяти он не видел такого постного, аморфного, непроницаемого лица. Тем временем, первый опер взял из рук Алена паспорт и прочитал: «Боровая Татьяна Сергеевна? Это вы? Ну-ка, посмотрите на меня… На меня смотреть, я сказал!» — рявкнул он, когда она отвернулась и закрыла лицо руками. Она послушно повернулась к нему, с деланной улыбкой. Петр Николаевич заметил, что у первого опера из-под фуражки торчали шерстяные уши шапки-ушанки. Его напарник снова позвонил дверь, при этом ни одна мышца на его лице не дернулась.
Петр Николаевич открыл дверь. «Вы милицию вызывали?» — вздохнул опер тоскливо, голос его был немного писклявый. — «Да». — «На эту гражданку вы жаловались?» — «Так точно! — отчеканил Петр Николаевич. — Топала, сидела под дверью, звонила в звонок». — «Вы ей открывали?» — «Открыл. Думал, может, соседку снизу залил или еще что. Она попробовала вломиться, я ее не пустил». — «Видели ее раньше?» — «Нет».
На протяжении всего разговора Алена смотрела на Петра Николаевича с надеждой, подняв руки к подбородку, как в молитве. «Ладно, — почесал затылок первый опер, более высокий, и вдруг спросил Алену: — Сколько вам лет?» — «Шестьдесят!» — мгновенно ответила она. Даже чуть быстрее, чем мгновенно. «Вы хорошо сохранились для своих лет… Вот что, мы ее задержим до выяснения, а вы протокольчик подмахните…». Его напарник с аморфным лицом достал папку, положил на нее незаполненный бланк, протянул Петру Николаевичу ручку: «Вот здесь, пожалуйста, ваше фамилию, инициалы и подпись… вот так, спасибо», — Петр Николаевич поразился его вежливости и сладкоречивости. Тем временем, первый опер уже толкал Алену вниз по лестнице, она не кричала, но упиралась ногами. Второй опер уже повернулся, чтобы уходить, потом обернулся и добавил: «Берегите себя, нет ничего важнее душевного здоровья». Петр Николаевич вдруг понял, кого этот опер ему напоминает. — Весельчака-У из мультфильма «Тайна третьей планеты».
Не сразу Петр Николаевич закрыл дверь. Какое-то время он стоял и прислушивался. Когда трое были уже, видимо, в районе второго этажа, раздался отчаянный визг Елены и матюги ментов. Петр Николаевич поспешил запереть входную дверь, побежал на кухню и выглянул в окно. Опера вышли из подъезда, таща под мышки обмякшее тело Елены с безвольно болтающейся головой. Они не стали сажать Алену в машину, вместо этого запихнув ее в багажник. Движения их во время процедуры сохраняли поразительное спокойствие и обыденность. «Жестко работают», — подумал Петр Николаевич грустно. Алену было жалко.
Покончив с Еленой, менты снова закурили по сигарете, снова потоптались вокруг машины и снова огляделись, сложив ладони крышечкой над глазами. Докурив, они забрались на заднее сиденье, и машина тронулась. Когда машина разворачивалась, чтобы вернуться на дорогу, на мгновение Петр Николаевич увидел передние сиденья через лобовое стекло. И ему показалось, что место водителя пустовало. Конечно, такого не могло быть, и он списал все на обман зрения.
Клиент № 3
Следующего клиента звали Сергей, и Петр Николаевич ожидал его без энтузиазма.
От встречи с ним в понедельник остался гаденький осадок, как и от встречи года полтора назад, когда Сергей пришел к Петру Николаевичу впервые.
Внешне Сергей был даже довольно приятен. При сухопарой фигуре, он имел широкую грудь и плечи. Он следил за одеждой и прической. Ему шло пальто и облегающие водолазки, которые он обычно носил. Густые черные волосы закрывали уши, объемистая челка красиво очерчивала лоб. Его лицо, с широкими скулами и орлиным носом, могло бы даже сойти за благородное и мужественное. Но все впечатление портили маленькие, затравленные, бегающие глазки и опущенные уголки губ. Очертания рта вопили о постоянном чувстве омерзения и ненависти ко всему человеческому роду.
Кроме того, его отличала гнусная манера говорить сквозь зубы, как будто он испытывает глубочайшее презрение, и при этом косить глазами куда-то на ухо собеседника, вместо прямого взгляда в глаза. Слушал Сергей нетерпеливо, судорожно сканируя пространство взглядом, избегая смотреть в лицо. Он то и дело порывался перебить, но сказав полслова передумывал и бормотал: «Нет, ничего, продолжайте».
На листе «желаемых результатов», Сергей не стал писать много, в отличие от большинства. Другие обычно велись на обещание, что после занятий все, написанное на «этой волшебной бумажке, сбудется, как в сказке; ваш мозг должен сосредоточиться на желаемом, а это произойдет, если вы все запишите». Некоторые исписывали по три листа, указывая точное место желаемой работы, уровень дохода, параметры фигуры будущей жены и даже марку машины. Встречалась и противоположность узким прагматикам, такие описывали свои притязания очень абстрактно: «хочу иметь признание», «высокий социальный статус», «быть любим друзьями», «разобраться в себе и понимать этот мир», «обрести гармонию» и даже «почувствовать, что такое настоящая любовь». Узостью желаний отличались, как правило, физически больные люди, мечты которых ограничивались избавлением от язвы желудка или кожной экземы. Запись Сергея на листе составляла две строки: «Всегда иметь вдоволь секса с привлекательными женщинами и не терпеть за это унижений».