Раздвоенное сердце
Шрифт:
– И что?
– спросила я равнодушно, не отрываясь от газеты.
– Она тебя пригласила?
– Скажи, Эли, я могу оставить тебя одну? Ты сама справишься? Я несколько лет не видела её, мы только переписывались, и я могла бы у неё переночевать. Завтра бы я вернулась, и, если что, ты можешь в любое время позвонить мне, в любое время!
Беспокойно она намазала маслом булочку и убрала прядь волос со лба.
Внезапно я почувствовала себя виноватой. Она беспокоилась обо мне вовсе не из-за Колина, а из-за ветрянки. И из-за моей температуры, которая снова и снова неожиданно
– Одно слово, и я останусь. Я уеду только тогда, когда ты почувствуешь себя более-менее здоровой.
– Конечно, ты можешь ехать!
– прервала я её поспешно. – Я не чувствую себя плохо. Напротив. Я чувствую себя лучше. Теперь я просто уставшая. Всё будет в порядке.
Я снова загородилась газетой, чтобы она не смогла увидеть стыд в моих глазах. Последнее было смелым обещанием. Всё будет в порядке. Тьфу. И всё же, пока ничего не случилось. Почему сейчас должно что-то произойти?
У Колина была тысяча возможностей причинить мне вред - любым способом. Мы сидели одни в машине. Я была у него дома, на пустыре, по близости никого не было. Он мог бы напасть на меня в подвале, когда я обнаружила кабанов.
Никто бы никогда не догадался. Никто не знал, где я была. И всё-таки: я не могла ничего гарантировать. Если что-то пойдёт не так, получается, что я видела маму в последний раз. Но, по крайней мере, она и папа были в безопасности. Теперь "это" могло убить только меня. Это, по крайней мере, ограничивало ущерб.
С моим отцом я не могла попрощаться. Но даже если бы я знала о конгрессе, он сразу бы все понял по моему лицу. Как и прежде, я была уверенна, что он стёр мне память и посылал на меня усталость и пауков, чтобы я не ходила к Колину.
Он сделал так, чтобы я даже не помнила Колина. Я понятия не имела, как он это сделал, но между тем я думала, что мой отец способен на всё что угодно. Он обманывал меня семнадцать лет. И кто может подтвердить, что он рассказал мне правду, а не приукрашенную версию для дочери с поздним подростковым периодом.
Хорошо, что он был в отъезде. Позже я смогу проникнуть в его кабинет и посмотреть, найду ли я что-нибудь, что поможет мне в дальнейшем. Может, что-нибудь вроде тайного досье о Демонах Мара.
Час спустя мама, бодрая и готовая к путешествию, стояла передо мной. Она долго на меня смотрела, прежде чем обнять. Может, она о чём-то догадывалась? Я почувствовала большой ком в горле, и у меня на короткое время появилось искушение попросить её остаться. Ведь тогда я не смогу ничего сделать, и мы точно не потеряем друг друга.
Я прижала свой лоб к её плечу и глубоко вдохнула этот новый специфический смешанный запах из духов, мыла, лекарственных трав, земли, травы и лепестков роз.
– Ты действительно уверена?
– спросила она в сотый раз.
– Да, - сказала я твёрдо и почувствовала себя как уголовник.
Она села в свой старый «жук» и завела стучащий мотор.
– Езжай осторожно!
– крикнула я, а она на прощание подняла руку.
– Я люблю тебя, - добавила я тихо.
Но
Несмотря на мою нервозность, внезапно мои силы истощились. Было начало июля. Пока тени станут длиннее, а свет мягче, пройдёт ещё много часов. Летние каникулы начались. И мне было нечего делать в этом доме. Ничего не надо учить, нигде не надо убираться.
А я хотела подождать до сумерек и потом пойти к Колину, потому что, как ни странно, я всегда чувствовала себя с ним в большей безопасности, когда становилось темно. Я вспоминала нашу встречу при сверкающем утреннем свете у ручья и эту всепоглощающую слабость, которая охватила меня, когда я смотрела в ледяные голубые глаза Колина. Нет, я хотела выступить тогда, когда жара спадёт, а солнце станет более мягким.
Поэтому я сделала то, что мне так не хотелось делать: я решила обыскать папин кабинет. Осторожно, и так тихо, как только возможно, я нажала на прохладную ручку двери, как будто я могла испугать и разозлить кого-то или что-то там внутри.
Но кабинет выглядел всё так же. На письменном столе были сложены в стопку документы, тяжёлое компьютерное кресло стояло под углом к монитору, а солнце отсвечивало на корешках книг, стоявших на полках, золотыми полосками. Когда папы не было здесь, мама заботилась о том, чтобы орхидеи получали достаточно света.
Сначала я обыскала шкаф, в котором лежала картина. Она находилась всё ещё на верхней полке - и больше ничего. Никаких книг, писем, фотографий или документов. Мне только оставалось систематически обыскивать все полки, шкафчики и ящики, не оставляя при этом следов. Но у меня была практика в этом деле.
Дав часа спустя, устав, я сдалась. Я ничего не нашла, кроме известных томов и энциклопедий. И медицинские записи. Папа подготовил фотографии пациентов и вклеил их. Затуманенные, безжизненные глаза смотрели на меня, отмеченные морщинами и кругами под глазами. Так же и вокруг рта у многих образовались резкие складки. У многих пациентов были разлохмаченные волосы и нездоровый желтоватый цвет лица. Они уже не могли больше искать то, чего им не хватало. У некоторых мания и безумие уже глубоко отпечатались на их лицах. Я бы с удовольствием узнала больше об их историях, об их диагнозах, которые поставил папа. Но каким бы чужим он не был мне в настоящее время - эти люди не были ответственны за наши ссоры.
Я должна была оставить их в покое. Я всё равно не могла понять, как можно было добровольно проводить своё время с людьми, у которых полностью нарушена психика, и при этом находить в этом удовольствие. Но я вспомнила снова моё непосредственное намерение. Демоны Мара.
Может быть, я смогу найти что-нибудь в интернете? Я включила компьютер. У нас всё ещё не было высокоскоростного доступа в интернет, но папа, до того как его наладят, подключил свой старый модем. Томительно долго он пищал, пока соединялся.