Разгадай Москву. Десять исторических экскурсий по российской столице
Шрифт:
Еще одна яркая личность первых десятилетий прошлого века не может не привлечь внимания. Это многогранный Давид Бурлюк. Уже одни только скупые даты его жизни вызывают немалый интерес: родился в 1882 году на хуторе Семиротовщина Лебединского уезда Харьковской губернии, скончался в 1967 году в американском Лонг-Айленде. Трудно одним словом охарактеризовать фигуру и профессию Бурлюка. Он был организатором журналов и выставок, писал картины, манифесты, стихи, критические статьи и прочее. Бурлюк являлся и одним из основателей объединений «Бубновый валет» и «Гилея». В 1912 году его манифест «Пощечина художественному вкусу» имел большой общественный резонанс и явил миру еще одно качество Бурлюка, позволившее называть его идеологом русского авангарда. Ближе всего Бурлюк стоял к футуристам. Кафе футуристов, открывшееся на Тверской улице, Бурлюк украсил вывеской своего собственного сочинения: «Мне нравится беременный мужчина».
Он и сам, можно сказать, выглядел неординарно. Выдвинув в качестве своего девиза фразу «Надо ненавидеть формы, существовавшие до нас!», он стал носить яркую клоунскую одежду, да еще и рисовал у себя на щеке маленьких лошадок. Но это не значит, что всю свою жизнь он исповедовал принципы одного художественного течения. Искусствоведы угадывают в его картинах и черты импрессионистов, встречаются также примитивистские мотивы. В 1920-е годы Бурлюка увлек конструктивизм. А в иные времена и реализм оказывал на него не меньшее влияние.
Давид Бурлюк
Диапазон художественных пристрастий Бурлюка во многом был вызван кругом его общения. Среди его друзей – Михаил Ларионов, Наталья Гончарова, Василий Кандинский (также житель этого дома), Василий Камен-ский, Велимир Хлебников и, конечно, Владимир Маяковский. Последний останавливался и жил на квартире у Бурлюка весной 1915 года. Маяковский писал: «Всегдашней любовью думаю о Бурлюке. Прекрасный друг. Мой действительный учитель. Бурлюк сделал меня поэтом». Несмотря на то что у Бурлюка был только один глаз, это не помешало ему проявить свои художественные наклонности: он иллюстрировал издания Маяковского, а с 1911 года учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, оттуда же его вместе с Маяковским и выгнали в 1914 году. В квартире Бурлюка № 317 жил и его младший брат Николай – поэт, прозаик и художник.
Говоря современным языком, Бурлюк был еще и продюсером, организовывая гастроли по России многих своих друзей, за что получил прозвище «Дягилев русского авангарда». В 1918 году он выехал в очередную поездку по России, но в Москву уже не вернулся, в 1920 году оказался в Японии, а затем в США. Бурлюк вновь приехал в Советскую Россию лишь в 1956 году. Когда обсуждался вопрос о том, кто будет оплачивать его приезд, бывшая подруга Маяковского Лиля Брик сказала: «Никакими тысячами нельзя оплатить Давиду те полтинники, которые он давал нищему, чтобы тот мог писать стихи, не голодая».
В этом же доме в квартире № 526 жил архитектор Григорий Бархин, жизнь которого тесно связана с этим районом. Неподалеку стоит здание, построенное по его проекту, – издательство «Известия». Это был один из первых воплощенных проектов «Красной Москвы», можно сказать, соперник дома Нирнзее. Пермяк Бархин происходил из семьи художника-иконописца, вырос в Забайкалье в маленьком рабочем поселке, хорошо рисовал. Способный юноша обратил на себя внимание благотворительного Общества сибиряков, которое помогло ему продолжить профессиональное образование. В итоге Бархин поступил в Петербургскую академию художеств, успешно защитив дипломный проект на тему «Некрополь близ столицы» в 1907 году. Практику он проходил у самого академика Клейна, автора проекта Музея изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина). Бархин отвечал за отделку и оформление интерьеров. Затем последовал новый престижный проект – мавзолей Юсуповых в Архангельском. Постепенно сложился архитектурный стиль Бархина, близкий к классике.
В то время когда Нирнзее строит свой небоскреб, Бархин уезжает в Иркутск главным архитектором города. Ему 32 года, а с началом Первой мировой войны он уже на военной службе в звании полковника инженерных войск строит военные заводы в провинции. Если для Нирнзее революция означала конец карьеры, то для Бархина – путь к ее кульминации. Вернувшись с фронта в Москву в 1920 году, он немедля взялся за гражданское проектирование, создавая проекты новых жилых домов, театров, больниц. Самое известное свое здание на Пушкинской площади – редакцию «Известий» – Григорий Борисович видел поначалу многоэтажной башней. В итоге оно вышло более компактным согласно канонам конструктивизма – единственного художественного течения, порожденного советским периодом, которое до сих пор входит во все энциклопедии мира по искусству. И едут сегодня иностранцы в столицу, дабы подивиться творениям Бархина, Мельникова, Ладовского. Квадратный фасад здания, межэтажные пояса, остекление лестницы, ритм балконов, круглые окна верхнего этажа сделали здание «Известий» уникальной архитектурной доминантой Пушки (так в просторечии зовут москвичи Пушкинскую площадь), даже несмотря на то, что вся площадь позднее застроилась новыми, более масштабными домами. Жаль только, что от самих «Известий» здесь осталось лишь название.
В семье Бархиных все были архитекторами, и дети тоже. И своего внука Сергея Григорий Бархин напутствовал: выбирай профессию архитектора, и никогда не останешься нищим, ибо архитектура вечна и всегда, при любых режимах дает возможность не остаться без куска хлеба. Внук поверил дедушке и поступил в архитектурный институт, после которого все равно стал известным художником и сценографом, ставившим в этом качестве спектакли в лучших театрах России и за границей. Иногда нарушение семейных традиций идет на пользу. Сергей Бархин вспоминал свои визиты в этот дом, когда семья вернулась из эвакуации. Солнечное весеннее утро 1945 года в гостях у дедушки Гриши, архитектора Григория Борисовича Бархина: «О, тут есть чем поживиться оголодавшим детям. На середину большой гостиной в легендарном доме Нирнзее по Большому Гнездниковскому переулку выдвигается огромный круглый стол с множеством ножек. На него ставятся два кресла с прямыми подлокотниками. Их роль – зажать спинками лыжи и гордую лыжную палку с голубым покрывалом. Это – парусник, плывущий по Черному морю в Константинополь, что раскинулся на двух берегах пролива Босфор в соседней комнате дедушки. Путь опасен. Пираты караулят за каждым углом. Но у путешественников есть чем встретить нападение: кресла угрожают разбойникам парой старинных ружей с инкрустированными прикладами и пистолетом XVII века. Их подарили дедушке еще репинские запорожцы. А морской горизонт караулит подзорная труба из красного дерева на медной треноге на капитанском мостике. Уф! Пираты струсили. Корабль швартуется к пирсу в Константинополе. Экипаж садится за восточный столик, где на двух тарелочках с зигзагообразными краями лежит по кучке изюма. Дедушка читает отважным морякам книжку сказок Шехерезады, одетую в цветастый матерчатый переплет. После чего дети едят мясо дикой серны (комочки вареной говядины, пропущенной через мясорубку) и запивают горячей чашкой португальского какао (бурда с каплей кофе)».
Среди художников дома Нирнзее – и Роберт Фальк, имевший здесь мастерскую.
Немало новоселов дома Нирнзее 1920-х годов навсегда сгинуло в жерновах маховика репрессий. Жертвы жили бок о бок с палачами. Сразу в двух объединенных квартирах дома обитал действительный член Академии наук СССР Андрей Януарьевич Вышинский. Появился он в доме еще в 1920-х годах, заняв квартиру № 716. Мемориальной доски, удостоверявшей сей факт, на здании, правда, нет. Но этого и не требуется. Память о Вышинском и без того хранится в сердцах советских людей, и не только советских. «Когда бы я ни смотрел в эти блеклые глаза, передо мной возникала ужасная сцена прокурора, запугивающего обвиняемых на процессе Бухарина», – говорил посол США в Москве Болен.
Государственный секретарь США Ачесон называл Вышинского «натуральным негодяем, хотя окультуренным и занятным». Нагнал страху Андрей Януарьевич и на представителя Великобритании в ООН Глэдвина: «Этот вселяющий ужас Вышинский расточал весь свой большой судебный талант, который успешно помог ему в прошлом приговорить к смерти своих лучших друзей во время сфабрикованных “судебных процессов” в Советском Союзе». Подобные нелестные характеристики относятся к тому периоду деятельности Вышинского, когда он работал представителем СССР при ООН с 1953 по 1954 год. Там же в 1954 году он и скончался на боевом посту. А отправили Вышинского в почетную ссылку в ООН с поста министра иностранных дел сразу после смерти Сталина.
Вышинский сменил прокурорский мундир на дипломатический еще в 1940 году. Но, как видим, кровавый шлейф больших процессов стелился за ним до конца жизни. Слишком активную позицию занимал он как генеральный прокурор СССР, обвиняя троцкистов, бухаринцев, зиновьевцев и еще бог знает кого. Очень многих людей требовал он, государственный обвинитель, приговорить к высшей мере наказания. И ведь не помешало этому его меньшевистское прошлое, и даже то, что в 1917 году он, выполняя распоряжение Временного правительства, подписал приказ об аресте Ленина. Было у Вышинского прозвище за кровожадность – Андрей Ягуарович. Случалось, в Большом Гнездниковском зайдет он к кому-нибудь по-соседски словом перекинуться, а через неделю-другую, глядишь, этого соседа и след простыл…