Разгневанная река
Шрифт:
Чунг, не отвечая, набрал воды в ладошки и плеснул на нее.
— Ах, ты на маму брызгать!
Ан зачерпнула ладонью воды и вылила ее на голову Чунгу. Тот поежился, смеясь, потом протянул руку и пощекотал ей шею. Она в ответ пощекотала его под мышкой. Сын запрокинул голову и залился веселым смехом. Но вот купание закончилось, Ан отнесла малыша в дом, вытерла, переодела в чистое белье и посадила на кровать.
— Посиди здесь, пока я переоденусь. Видишь, что ты сделал с моим платьем!
В дверь постучали.
— Кто там? Это вы, Тощая Хай?
Ан
— Извините. Входите, пожалуйста.
— Вы со мной так почтительны, а ведь я теперь почти свой человек в этом доме.
— Ну что вы, как можно! Садитесь, пожалуйста.
Ан вышла в соседнюю комнату и наскоро переоделась. Потом она заварила чай. Сегодня доктор, этот немолодой седеющий мужчина в очках, казался ей каким-то смущенным.
— Я тут был по соседству, у одного пациента, ну и решил зайти проведать малыша. Сон рассказывал мне…
— Спасибо. Где же вы оставили машину?
— В начале улицы. Я уже так давно не был у вас, что едва дом не перепутал. Как ваше здоровье? Приведите-ка сюда Чунга, я посмотрю его.
Доктор внимательно осмотрел синяки на спине мальчика, потом приложил ухо, послушал, а когда закончил осмотр, вынул из портфеля баночку с мазью и таблетки.
— Если у ребенка поднимется температура, сразу сообщите мне.
— Хорошо. Всю ночь он вздрагивал и один раз даже закричал во сне.
— Он у вас здоровенький мальчик, я думаю, все обойдется. Но на всякий случай возьмите лекарства. Я слышал, вы опять без работы? Ну что за люди!
Доктор Тиеп снял очки, долго протирал их, близоруко щурясь, задумчиво и как-то растерянно смотрел на Ан. Она разлила чай и пододвинула ему чашку. Он взял было чашку и тут же снова поставил на стол.
— Послушайте, Ан, я смотрю, нелегко вам с братом живется… Я один, весь дом, приемная, инструменты, лекарства — все это без присмотра. Те, кто служит у меня, разворовывают все это потихоньку… Если бы вы… я был бы очень…
Ан долго молчала.
— Я вам очень благодарна за доброту, но я ничего не понимаю в вашем деле, боюсь, не справлюсь.
— Но… вы все-таки подумайте.
Он надел очки, взял портфель и пошел к двери. Ан проводила гостя и остановилась на пороге. Доктор медленно шел по переулку, высокий, сутуловатый, грустно понурив голову. Нет, Ан просто не могла принять его предложение!
22
Под вечер у переправы Жинг, на пути из Хайфона в Куангиен остановился старенький автобус с газогенераторным двигателем. Пассажиры высыпали из него, надеясь немного размяться и успеть заскочить в чайную, пока не пришел паром — он еще на том берегу и, конечно, не скоро вернется.
По реке, заметно поднявшейся в часы прилива, гуляли волны. Молодая женщина в длинном развевающемся платье, перекинув узел через плечо и придерживая одной рукой нон, стояла на дамбе и смотрела, как девочка, шлепая босыми ногами по грязи, собирала выброшенные на берег сучья. Порой взгляд женщины устремлялся вдаль, к далеким изломам гор на горизонте.
От устья вверх по реке неслись, подскакивая на волнах, большие джонки с тугими, трепещущими под ветром парусами. Они стремительно проносились мимо и терялись вдали. Женщина провожала их рассеянным взглядом. Куда плывут эти джонки? Может быть, свернут в Хайфон, а может, поднимутся дальше — по рекам Дабать, Красной или Киньтхай… Оттуда совсем близко до Лыонга! Сейчас тетушка Бэй и Тху сидят, наверное, на кухне, ужинают и вспоминают ее, Куен. Откуда им знать, как ей сейчас тоскливо, как скучает она по дому…
Джонки совсем пропали из виду, а горы в свете догорающей зари стали темно-лиловыми. Пролетела белая чайка, плавно взмахивая крыльями. Вот она резко опустилась и снова взмыла вверх. Куен вообразила вдруг, что она идет по берегу Лыонга к себе в село… Вот она сворачивает на тропинку, проходит через сады вай, вот уже идет по селу, которое погружается в вечернюю мглу… Она видит сады тутовника, бананов, видит крыши домов, над которыми курится дымок… Вот знакомый проулок, а вот и нян, под которым прячется дом… «Тху!» — громко зовет Куен…
Тарахтение катера, дотащившего паром до середины реки, вывело Куен из задумчивости. Она давно уже свыклась с бродячей жизнью: вечером в одной провинции, к утру — в другой. Где только не побывала она, под какими только крышами не ночевала, сколько обличий за эти годы пришлось ей сменить! Теперь даже имени ее никто не знал. Она стала связной партии и должна была все время быть начеку, быть сообразительной, смелой, готовой на любые уловки, готовой переносить дождь и зной, туман и ветер, лишь бы выполнить задание. Но сегодня перелетная птица, пролетая мимо родного гнезда, почувствовала вдруг, как тянет ее туда, и невольно задержалась на мгновение, чтобы бросить взгляд на родные места, послать привет и, взмахнув крыльями, устремиться дальше.
В туманную ночь паром, покачиваемый бурным течением при входе в залив Халонг, подплывал к Хонгаю. Куен стояла на пароме в толпе пассажиров. По заливу ходили волны. Город лепился по склону горы, подступающей к самому берегу. Сверкающая россыпь синих огоньков сбегала сверху и вплотную подходила к морю.
Когда паром приблизился к берегу, Куен заметила деревянный забор, наглухо закрывающий пристань со всех сторон, а единственный проход в нем был ярко освещен — там пассажиров поджидали агенты тайной полиции, которые проверяли каждого, кто вступал на территорию Тонкинской угольной компании.
Пассажиры сошли с парома и столпились у прохода. Куен стояла позади какой-то дородной женщины в сережках, которую она приметила еще на пароме. Судя по всему, это была торговка с угольных копей. Парня с велосипедом, одетого в белую рубашку, полицейские задержали.
— Встань здесь и жди! — сказал ему полицейский в берете с сигаретой во рту.
— Но вы отдайте мне удостоверение!
— Сказано, подожди!
Протискиваясь через узкий проход, полная женщина улыбнулась пожилому чиновнику с усиками в длинном черном платье и тюрбане.