Разгневанная река
Шрифт:
Старик улыбнулся:
— Киен… Сегодня произошло мое второе рождение.
Они миновали госпиталь и поднялись на дамбу. Багровый закат окрасил вечернее небо. По берегу тянулись бамбуковые лачуги, над которыми возвышались черные подъемные краны.
У развилки, где от дамбы тропинка вела вниз, к реке, Хой остановился:
— Здесь я с вами попрощаюсь.
Дьем недоуменно посмотрел на него.
— Вы подойдете вон к тому рабочему в белом шлеме с черной лентой, который сидит в чайной, — пояснил Хой. — Он уже заметил вас. Я дал ему знак, и он вас ждет, чтобы отвести к тем людям. Это не очень близко, но тем лучше, придете, когда уже стемнеет, никто вас не увидит. А тот человек,
— Небось вооруженный!
— Конечно. Они знают, что вам предстоит ехать в военную зону, а такие люди для нас очень ценны, поэтому распорядились, чтобы были приняты все меры предосторожности.
Над водой плавно покачивается мачта парусника, ветер треплет коричневую, выцветшую на солнце куртку и такие же штаны, развешанные на веревках.
В наступающих сумерках Дьему трудно рассмотреть лицо рабочего в белом шлеме, который вышел из чайной и приближается к ним. Дьем поворачивается к Хою.
— Я ведь еще увижусь с тобой? — спрашивает старик, запинаясь от волнения.
Хой улыбается, берет дядю за руки:
— Конечно, до свидания!
У старого учителя подозрительно краснеют глаза, губы беззвучно шевелятся, он пытается что-то произнести, но потом, махнув рукой, поворачивается, чтобы идти, и, обернувшись на ходу, тихо говорит:
— Я отстал от вас на несколько десятков лет. Потерял половину жизни!
Старик медленно спускается с дамбы и идет к реке. Хой стоит, опершись на раму своего велосипеда, и смотрит ему вслед. Вот к Дьему подошел рабочий, и две фигуры, старика и юноши, исчезают между лачугами, со всех сторон облепившими угольный причал.
19
Дни летели, словно подхваченные ураганом, и Фи только удивлялась, откуда у нее каждый день набирается столько дел. С утра, начиная день, она не в состоянии была представить себе, что произойдет в течение дня. Поэтому, когда Хой пришел узнать, где можно найти Донга, Фи ничего не смогла ему толком ответить. Последний раз, уходя, он сказал ей, что вернется дней через десять — уезжает «туда» на военные занятия — и что это нужно хранить в строжайшей тайне. Донг обычно многое рассказывал Фи, но о многом и умалчивал. Однако и у Фи были от него свои тайны. Неужели только он имеет право на подпольную деятельность в организации Вьетминь! Теперь Фи сама стала членом ячейки подпольной женской организации «За спасение Родины». Ячейка состояла из трех человек, и, согласно условиям конспирации, они не должны были знать других членов. Разумеется, по сравнению с работой Донга деятельность ее была куда скромнее: Фи распространяла облигации займа, выпущенные Центральным Комитетом Вьетминя. И все-таки ей доставляла удовольствие мысль, что у нее есть своя тайна, в которую она не должна посвящать даже Донга.
Кроме того, Фи заботилась о пропитании для Донга, а иногда и для его друзей, если он приводил их. Фи догадывалась, что Донг причастен к событиям, о которых говорил сейчас весь Ханой, — он выступал с речами, распространял листовки на заводах, в театрах и кино, причем не раз случалось — в зале вспыхивала перестрелка. Она знала, что Донг из бедной семьи, что раньше ему приходилось давать частные уроки, чтобы заработать себе на жизнь. Теперь же и учеников было трудно найти, да и все равно времени у Донга на это не хватало, так что все расходы до последней копейки Фи пришлось взять на себя. Хорошо еще, что, несмотря на переворот и на каникулы, Главное управление школами продолжало платить ей жалованье — двадцать донгов в месяц. При теперешних ценах этого едва хватало лишь на неделю, но зато это был постоянный доход. Откровенно говоря, Фи уже почти распродала все свои украшения, которые мать в свое время дала ей в приданое: два браслета и серьги, хотя мать строжайше наказывала ей беречь. Фи сохранила лишь колечко с драгоценным камнем, доставшееся ей от отца.
На этот раз отлучка Донга была продолжительнее, чем всегда. Фи привыкла, что они встречались почти каждый день, и теперь, когда Донг исчез и не появлялся несколько дней подряд, причем она даже не знала, где его искать, девушка вдруг почувствовала страшную тоску. Правда, у нее теперь было больше свободного времени для распространения облигаций — небольших, но очень ценных листочков, на которых было написано «Чиеу Ван» [24] . От этого имени веяло чем-то далекими романтичным, точно облигации эти дошли из давних рыцарских времен.
24
Имя одного из героев старинного китайского романа «Троецарствие».
Тхюи, подруга Фи, принесла ей облигацию на три тысячи донгов и две газеты: «За спасение Родины» и «Знамя освобождения». Впервые за все время работы Фи удалось реализовать облигацию на такую большую сумму. Она очень гордилась — как удачно она выбрала семью Ить Фонга. Правда, семья эта могла купить облигации и на большую сумму, но обычно такие люди очень расчетливы, боятся даже су истратить, если это им не выгодно. Тут ей Ханг помогла. Собственно, она-то все и устроила, Фи оставалось лишь передать ей облигацию.
В газетах, которые принесла Тхюи, она отметила две очень важные статьи: «Создание Освобожденного района в семи провинциях Северного Вьетнама» и «Десять крупнейших политических мероприятий Вьетминя в Освобожденном районе». Заголовки были набраны крупным красным шрифтом, к статьям приложена карта-схема, теперь подпольные газеты издавались лучше столичных. Прежде чем передать газеты по назначению, Фи прочитала их от начала до конца по нескольку раз. Провинция Туенкуанг вошла в Освобожденный район, значит, и Футхо, ее родина, которую она в свое время вынуждена была покинуть, скоро станет военной зоной. Военная зона! В этом названии было что-то таинственное и значительное!..
Утром, как они и условились, Фи понесла Ханг облигацию и последние номера газет. По улице Нганг и Персиковой ходить стало опасно, и девушка то и дело вздрагивала и озиралась. Военная японская полиция вербовала к себе на службу отребье — членов организации, именуемой «Национал-социалистический союз молодежи», они стали осведомителями у японцев и чуть не ежедневно устраивали облавы на улицах. Перекрыв улицу, они проверяли документы у прохожих, останавливали даже автомашины. Фи приняла все меры предосторожности: облигацию она свернула вчетверо и заткнула за зеркальце своей сумочки, газеты же вложила в середину рулона, в который были свернуты легальные газеты, в случае чего их можно было незаметно выбросить.
На углу Серебряной улицы она вдруг услышала крики. Но тревога оказалась напрасной: это поймали мелкого воришку. Народ столпился вокруг бледной от ярости лоточницы, которая била по щекам какого-то оборванного мужчину, а тот горстями совал себе в рот лапшу и не пережевывая жадно глотал.
На Персиковой было полно народу, двери лавок, торгующих шелком, широко распахнуты, кафе «Лебедь» и «Фея» битком набиты посетителями, среди которых немало японских офицеров в коротеньких кителях, опоясанных длинными мечами. Фи невольно ускорила шаги, желая сейчас лишь одного — поскорее добраться к Ханг.