Разгон
Шрифт:
Директор, опрокинув в рот несколько рюмочек коньяку, наконец угомонился и задремал. Карналь мог теперь внимательнее просмотреть проспекты. "Суть научно-технической революции". Ну, это определяется довольно просто, хотя исчерпывающего определения пока что еще и нет. "Основные черты процесса взаимодействия НТР и человеческого индивидуума. Экономический аспект проблемы экзистенции человека в условиях НТР. Роль научно-технического прогресса в создании постиндустриального общества". Это уж выдумка американских социологов. Они любой ценой стремятся отделить Америку от мира, поставить ее над ним. То общество расширенного потребления, то постиндустриальное общество, то общество какой-то там конвергенции. "Роль научно-технического прогресса в повышении материального уровня граждан". Нейтральная тема. "Изменение условий и характера труда под влиянием труда". Этот вопрос поддается изучению достаточно точному, со спекуляциями тут не разгонятся. "НТР и изменение положения человека в системе производства. Новые технические средства и новые требования к человеку как субъекту производственных процессов". Снова потихоньку устраняют социальное, на передний план - голая техника. Может, его и пригласили потому, что считают прежде всего техником? "НТР и экономические проблемы. Изменения способов освоения природы. Влияние этих изменений на развитие человека. Суть экономического кризиса. Пути преодоления экологического кризиса". Ну, тут они поднимают руки. Катастрофические настроения. Неконтролированность развития промышленности, хищничество корпораций, израненная земля, отравленные воды, уничтожение лесов и трав. Все обвиняют технику, а надо бы начинать с науки. Джон Бернал считал, что научная работа должна подчиняться центральному планированию, тогда только она будет служить обществу. Запад чванливо отбрасывает эту очевидную истину, которой руководствуется вся социалистическая наука. От планирования отказываются, усматривая в нем угрозу для творчества ученого. Постулаты как будто бы и правильные. Творчество - процесс подсознательный и поэтому требует планирования и не целенаправленных усилий, а душевного покоя и вдохновения. Вдохновение приходит редко. Внешнее давление, принуждение отгоняют его. Творчество не подчиняется ни учету, ни регулированию. Нельзя вдохновляться по заказу. Например, планомерная работа тысяч научных центров до сих пор очень мало дала для разгадки тайны рака. Флеминг нашел пенициллин совершенно случайно, заметив, что обычная плесень убивает бактерии. Эйнштейн свою формулу... И так далее... Аргументировать можно что угодно. А пока человечество должно пожинать плоды от неконтролированного, внепланового, неуправляемого развития науки и техники, хаос капитализма упал на земную поверхность как некий средневековый мор, только еще страшнее, ибо ведет к необратимым изменениям самой планеты, угрожает ее здоровью, целостности, может, даже существованию. У Шекспира было так: король ест рыбу, рыба ест червя, червь ест короля. Теперь: в организм червя проникают ядовитые растворы инсектицидов и фунгицидов, черви отравляют рыбу, землероек, кротов, дроздов и жаворонков, те - ястребов и сов. Так возникает цепная реакция гибели, в начале и в конце которой стоит тот самый "шекспировский король" - или современный человек-производитель, homo faber. И вежливые джентльмены в модных костюмах, с модными галстуками собираются в одном из красивейших городов земного шара для спокойных разговоров на тему "Пути преодоления экологического кризиса". Карналь мог бы предложить такой путь. Единственный и универсальный. Еще одну Октябрьскую революцию для всего мира. Но это была бы уже нагульновщина. Как командиру пехотного взвода, который когда-то сражался в подземельях Белграда с фашистскими диверсантами, ему, может, и к лицу были такие теории, но не теперь и не в его нынешнем положении.
Ладно. Экологию он оставит. Не для него. И не в его нынешнем состоянии. Ибо разве душа его не измучена так же, как истерзана поверхность земли? Раны, даже затянувшиеся, навсегда оставляют после себя шрамы и рубцы. И от ран, нанесенных нашей планете, не спасешься никаким отчаянным оптимизмом.
Когда-то было проще. Отдельный человек жил под звездами и ветром, среди цветов и животных, между смеющимися и плачущими людьми, целью его жизни было соревнование с природой, покорение и использование ее сил и богатств, это сформировало гомо сапиенса более ста тысяч лет тому назад, и современный человек в основных биологических реакциях мало чем отличается не только от своих недалеких предков, но и от того мира, из которого он вышел, - мира животных. Когда возникает потребность, современный человек довольно легко может возвращаться к первобытной жизни - как тот Робинзон, мы наблюдали это не только в эпоху парусников, но и во времена ракет и компьютеров.
Нынче человек живет в эре научной. Позволяют ли методы руководства научными исследованиями надеяться, что наука принесет пользу в разрешении сугубо человеческих проблем? Мы обладаем огромным количеством сведений о материи, мощными техническими средствами для покорения и использования внешнего мира. Но всегда ли уровень наших научных знаний дает нам возможность постичь последствия, которые могут возникнуть из нашей деятельности? Спасение для человека не в его натуре, а в его общественной истории и в общественных целях, которые он ставит и которых достигает. Цели социализма и цели капитализма - между ними нет и не может быть общности. Наука, техника сами по себе не могут разрешить проблемы, которые встают перед человечеством. Не спасают человечество и те теоретики, которые усматривают в развитии науки и техники, в индустриализации жизни только угрозы человеку, ибо рассматривают они не человека социального, а сугубо биологический индивидуум, которому нужна свобода опять-таки не социальная, а биологическая, нужна среда, которая бы просто удовлетворяла стремление к тишине, обособленности, уединению, просто открытое пространство. Орды экономистов, социологов, футурологов, экологов слоняются с конференции на конференцию, перескакивают из-за круглых столов за четырехугольные и знай пугают человечество угрозами ядерной войны, загрязнения окружающей среды и уничтожения природы, развития неизлечимых болезней, автоматизации жизни, снижения ценностей религиозных и философских без создания моральных эквивалентов взамен. Социальная история игнорируется упорно и последовательно, а с этого надо начинать. Отовсюду раздаются призывы найти новую общность человека с природой, овладеть тайной тех процессов, благодаря которым человек превращает свои врожденные естественные возможности в собственную индивидуальность. Достаточно ли этого? И достаточно ли сегодня простого признания нашей экологической взаимозависимости, - мол, все мы принадлежим к одной системе, пользуемся одними источниками энергии, являем собой неразделимое единство при всем многообразии и неодинаковости. Что дает нам простая констатация этого факта, кроме горького чувства собственного бессилия перед современным пиратством корпораций, перед бесконтрольностью капитала, перед дикой стихией преступного корыстолюбия, которая не останавливается уже и перед тем, что замахивается на саму человеческую природу. Загазованные химконцернами ветры не знают границ. Отравленные промышленными отходами реки текут по своим миллионолетним руслам через многие страны. Радиоактивные дожди не подвержены идеям. Морские течения переносят радиоактивный мусор, не руководствуясь симпатиями или антипатиями к правительствам и государствам. Следовательно, надо не обещать чудес так называемого постиндустриального общества и не искать спасения в отчислении какого-то процента из национальных доходов наиболее развитых стран для восстановления нарушенного экологического равновесия. Смешно пытаться откупиться за содеянные необратимые преступления. Преступления надо предотвращать.
"Психологический аспект проблемы взаиморазвития НТР и формирования человеческой личности. Проблемы развития естественных наклонностей и дарований. Психологические условия развития современного производства, эмоционально-психологическое состояние общества и развитие индивидуума в сфере производства".
На Чикагской международной ярмарке посетители получали путеводитель с девизом: "Наука открывает, промышленность применяет, человек подчиняется". По-английски "подчиняться" - конформ. Сама этимология этого слова "конформ" предвидит, следовательно, что человеческое существо будет формироваться технологическими силами, хочет он того или нет. Из властителя мира человек превращается в жертву. Тогда зачем все наши усилия, зачем тысячи лет бились люди над открытием истин, горели на кострах, стояли на баррикадах?
Карналь дописал в тезисах слово "социальные", поставив его рядом с часто повторяемым словом "психологические", но и этого ему показалось слишком мало, и он набросал вдобавок еще и свои тезисы: "Научно-технический прогресс и моральная социализация личности, НТР и воспитательная функция социалистического труда. Творческий труд как основа становления и развития личности человека. Формирование всесторонне развитой личности в условиях социалистического труда и перерастание его в коммунистический. Основные формы массового трудового творчества. Формирование у трудящихся навыков управления производством. Социалистические стимулы к труду. Новые способы формирования и удовлетворения потребностей человека при социализме".
Дочитывать брошюрку не стал. Даже садясь в самолет, еще не представлял себе, что будет говорить за этим "круглым столом" и вообще сможет ли говорить, спорить, выказывать свое упорство и неуступчивость, которыми славился даже среди зарубежных коллег.
Холод равнодушия, как бы навеянный на Карналя злыми силами, сковывал его все больше и больше, и - что всего страшнее!
– им овладела бездумность, потребность мыслить исчезла, и он с ужасом ждал, вернется ли она к нему вновь, и переживал тяжелые приступы отчаянья. Такое отчаянье овладевает душой заблудшего среди беспредельных льдов одинокого полярника после многодневных тщетных попыток пробиться к твердой земле, к людскому жилью, к теплу и жизни. Карналь как бы должен был искупить последствия средневекового соглашения беспокойного разума с дьяволическими силами. Холод души твоей будет так велик, что не даст согреться и на огне вдохновения. Вот уже много месяцев мозг его жил на берегах боли, он прикасался к боли каждое мгновение, заливался ее мертвыми волнами, может, именно благодаря этому острее ощущалась жизнь, но в то же время приходило и понимание тщетности всех усилий и тяжелая безнадежность от мысли, что Айгюль нет и никогда больше не будет.
Пронченко понимал состояние души Карналя, давал возможность спастись в ожесточенном труде, когда же из этого ничего не вышло, попытался выбросить Карналя в бесконечный мир одиночества, но и оттуда вызволил как раз вовремя.
И вот теперь в самолете, просматривая зряшную брошюрку с тезисами очередного "круглого стола" (складывалось такое впечатление, что какие-то могучие финансовые силы держат у себя в почетных наемниках целые тучи разных говорунов, которые мечутся по всему свету и либо пугают человечество, либо успокаивают его именно тогда, когда оно должно бы встревожиться), Карналь неожиданно для самого себя загорелся духом полемики. Сквозь щели его разбитой души снова просачивался мощный свет мысли, дух спора, несогласия, борьбы рождался, ширился в нем, что-то рвалось на волю, на простор, в самолете было тесно, так и проломил бы стенку, чтобы шагнуть хоть и в эмпиреи к господу богу и сразу броситься в полемику, в борьбу, в горение.
Карналь отодвинул от себя бумаги, ничего не записывал - не привык фиксировать свои мысли, просто раздавал их на все стороны, раздаривал походя, а уж если что-то слишком докучало и сформировывалось в какую-то завершенность, тогда в бешеной торопливости падал за стол, просиживал целые ночи, работал по восемнадцать часов в сутки. Так выходили статьи, книги, монографии. Сам потом удивлялся: когда и как успевал все это написать, а Кучмиенко громко завидовал и все выискивал цитатки о том, что в науке более всего ценится капитально-медлительное мышление, ничего общего не имеющее с поспешностью. "Науку тянут волы!" - восклицал Кучмиенко, на что Карналь шутя отвечал: "Но ведь наука - это не арба с сеном". На том и кончались их якобы споры, якобы разногласия.
Снова появилась стюардесса со столиком на колесиках, покатила его между кресел. Карналь спросил:
– Скоро Париж?
– Через полчаса.
– Вы часто летаете сюда?
– Это наша трасса.
– Не надоедает Париж?
– Разве такой город может надоесть?
Стюардесса задержалась возле Карналя, надеясь на продолжение разговора, но он умолк. Не станет разочаровывать эту симпатичную девушку, сообщив ей, что ему лично Париж все же надоел, ибо ни разу не приезжал он сюда просто так, как ездят миллионы людей, чтобы послоняться по бульварам, поглазеть на ночную Сену с мостов, побывать в Лувре и Версале, не думая о жестоком дефиците времени, о симпозиумах, о порядке дня, о выступлениях, спорах, дискуссиях, недоразумениях, несуразице, неудовлетворенности. Ученые как бы забыли о своем основном назначении и объединились в некий международный дискуссионный клуб, в котором почти никогда не менялись темы разговоров, а изменялись лишь места споров: континенты, города, острова, пейзажи, времена года.
Чтобы не быть невежливым, он спросил еще:
– Мы прибываем в Орли?
– В Орли.
– Благодарю вас.
Он помнил еще старый Орли, знал и новый аэропорт, этот бесконечно длинный модерновый барак, бетон, стекло, нержавеющая сталь, подвижные ленты горизонтальных эскалаторов для ленивых пассажиров, бесчисленные киоски с мелочами, кафе и закусочные, прекрасно распланированные зоны посадочные и паспортного контроля, беспорядок при регистрации билетов на очередные рейсы, совершенно бессмысленная система сдачи вещей, вечные толпы встречающих, которые стоят у загородок паспортного контроля точно с дня открытия аэропорта и никогда не расходятся. Впечатление такое, будто мир располовинился: одна половина в вечных странствиях, другая - в таких же вечных встречах.