Разговор на кухне

Зилов Виктор Дмитриевич

– А что за сценарий?
– поинтересовался Василий Иваныч.

– Так, спокойствие, - остановил я знаком Лёху, начавшего было что-то объяснять.
– Мужики, сейчас выпьем, а потом ты Лёха нам расскажешь, чего напридумывал там про прошлый век, - предложил я, наливая водочку.

– С заданием поможете?

– Лёха, ну откуда мы знаем, сначала выпьем, потом послушаем, потом посмотрим. Давай решать проблемы по мере их поступления. Ладно?

Я разлил остатки водки из графина, мы выпили. Поднявшись, Леха направился к холодильнику, чтобы перелить следующую замороженную поллитровку. Уже садясь обратно на место, он начал пересказывать сценарий.

– Немного разверну тему, если позволите, - церемонно начал он.
– Начало второй трети двадцатого столетия. За столом сидят разные люди. Возглавляют его два брата - младший во главе всего стола, тот что постарше справа от него. Они там когда-то в самом начале века поменялись местами, но, собственно, без трагических последствий для обоих. Просто тогда старший, такой денди весь, решил стравить четырёх таких напыщенных с усами

соседей между собой, чтобы деликатесы ихнинские себе забрать, пока они друг другу морды бить будут, но всё пошло немного не так, как он рассчитывал, и ему тоже прилетело немного, даже тарелку разбили. Пока он на кухню бегал за новой тарелкой, младшенький братишка его место занял и даже ноги на стол положил, чтобы, стало быть, понятнее получилось, кто тут теперь бугор. В результате драки одного покалечили, но он за столом остался, только без руки и без ноги, калека, короче, совсем, а вот двоих с красивыми усами вынесли вперед ногами, а вместо них сели их дальние родственники, тоже с усиками, но поменьше. Эти совсем без этикета какие-то были, зато идейные шибко. Первый с челкой все кричал и хлебным мякишем в соседей кидался, а у своего соседа, что слева даже колбасу с тарелки зацепил так вилкой, и сожрал быренько. Потерпевший кричать начал и даже жаловаться братьям, но те ссориться с буйным не хотели, мало ли кто у кого колбасу отберёт, в первый раз что ли? Поэтому только сидели, наблюдали, увещевали. А с чёлкой и усиками все распалялся от собственной смелости, кричал, что они, стало быть, сидящие за столом, все дерьмо, только он один хороший и правильный. Второй усатый всё гантелями под столом руки качал и говорил: "Вы меня ещё нэ знаете, но вы меня узнаете! Я вас всех строем ходить научу и работать заставлю", а сам так недобро поверх стола на всех сидящих поглядывал. И вот горластый начал у сидящих вокруг него еду отбирать, кодлу собрал, некоторые соседи, кто из опаски к нему присоединились, а кому и просто хотелось у других своих соседей себе жрачки настрелять, вот и присоединились. Второй усатый с гантелями мало ел, руки заняты - все качался, а взор все решительнее, непреклоннее делался, руки-то силушкой наливалися. Тут старшенький из братьев оторвался от игры в Монополию, в которую с младшим играл, и понял, что пора этих двоих идейных аннигилировать, больно борзые стали вот-вот на них с братом кинутся. Стравили, но как всегда, кое-что пошло не так и старшенького зацепило-таки, и пока он на кухню за новой тарелкой бегал взамен разбитой буйным с челкой, младший совсем силу набрал, мазу держит над всеми. Правда у него тоже проблема появилась: какой-то маленький узкоглазый вазочку с десертом своим дурацким мечом разбил. Подкрался, мерзавец, держа за спиной шашку, а потом когда младший отвернулся, бац, и на куски вазочку. Долго потом косоглазый вокруг стола убегал, а потом младшенький взял ему и подсыпал в еду полония радиоактивного. Совсем чуть-чуть, но тот все понял, когда все волосы повыпали, шашку свою сломал и на верность братьям присягнул. Буйного с челкой, что мякишем кидался, качок усатый забил гантелей, но надорвался сильно, стероиды, которые братья ему в тарелку подкладывали, печень посадили - гора мышц, а силушка совсем уже не та, но амбиция так и прёт. Отсадили его подальше от греха, там он даже свою кодлу какую-то сколотил, питание организовал, полевую кухню подогнал и кашей их кормил. Но на солдатской каше долго не потянешь, стали многие расстройством желудка страдать и на ту сторону стола заглядываться, где братья гамбургеры жрали и колой запивали. Но со временем взор усатого как-то стал гаснуть, он усы сбрил, выпивать стал, а потом болеть начал, да так, что через некоторое время и совсем от цирроза окочурился. Кодла тут же разбежалась и все к братьям ломанулись. Посадили вместо помершего другого, дальнего родственника. Этот хилый такой, ни одной мысли в глазах, зато все в рот братьям заглядывал и шестерил на них, от чувства благодарности к приобщению к столу, видимо. Одеваться стал также как братья, даже сигары научился курить и виски пить, только образования никакого, как в какую беседу влезет, чего-нибудь не так ляпнет или невпопад заржёт. Но польза всё-таки от него была - накопленное добро усатого потихоньку братьям продавал за толику малую. Потом зарвался совсем, начал с чего-то думать, что он крутой и может даже на равных с братьями разговаривать. Стали его игнорить братья, а этот с обиды шалости начал производить, то рыгнет громко, то пукнет. Отсадили его братья совсем на дальний конец стола, покуда взамен него нового воспитанного родственника не присмотрят.

– Так-так. Странная, мягко говоря, аллегория, это не только, как я понимаю, про двадцатый век. И как ты впарил сие творение начальнику, даже удивляюсь. Нет, Лёха, есть в тебе творческое начало всё-таки.

– Вот за творческое Лёхино начало и выпьем, - закончил Василий Иваныч.
– Наливай, - скомандовал он мне, подавая водку.

– Сей момент. Это мы мигом, - подтвердил я, разливая клюквенную.

– Вы мне лучше с переделкой помогите, - намазывая икру на батон с маслом, напомнил Лёха.

– Знаешь, я думаю, что он тебя железно решил уволить.
– Мне было очевидно, что от Лёхи решили избавиться.
– Ты с ним грубо пошутил, показав этот сценарий, а он тебя в отместку попросил текст адаптировать, хотя здесь и ежу понятно, что из этого сценария и капли чего-нибудь рекламного не выжать. Извини, но это чушь какая-то. И вообще, чтобы втюхать хоть одну квартиру из вашего недостроя наивным согражданам с деньгами, надо быть гением маркетинга и рекламы, а ты, Лёха, таковым не являешься. Просто твой новый начальник хочет прикрыться юридически при твоем увольнении. Расслабься, отдохнешь месячишко, а потом чего-нибудь подыщешь.

– Б...дь, я так и думал, что нас будут разгонять.

– Конечно, вы ведь банкроты. Сейчас пришла новая команда, которая попробует спасти тонущий корабль, выбрасывая за борт лишний балласт, который в первый же шторм, не будучи привязанным, расхерачил такие дыры в бортах, через которые теперь и заливает ваше несчастное судно.

– У вас сегодня сплошные аллегории,- заметил нам Василий Иваныч, доедая котлету.

– А балластом ты нас называешь: среднее и низшее звено?

– Балластом я называю всех отвязанных, которые при качке без дела шарахаются от борта к борту.

– А, может, виноват всё-таки тот, кто бросил штурвал, и корабль несколько лет болтался без управления по воле волн?

– Капитан тоже виноват, но вы могли и раньше сойти с судна, но не сошли. Вас устраивала ситуация, когда вам платят деньги, а вы ничего не делаете. Ведь никто, насколько я знаю, не ушёл на новое место работы. Вы все сидели до конца. Зачем напрягаться, да?

– Погоди, - перебил меня Василий Иваныч, - Лёха, ты тут своим рассказом сильно хорошо попал в давно разрабатываемую мной концепцию, и ещё интересную мысль подбросил.

– Это ты опять про историческое место нашей любимой Родины в развитии человечества? Ладно, давай, разворачивай свое потасканное полотно, - разрешил Лёха и откинулся, заложив руки за голову, на спинку старого дубового стула.

Кухонная мебель у Лёхи на моей памяти не менялась ни разу. Всё тот же, судя по дизайну, шестидесятых годов прошлого столетия дубовый гарнитур из двенадцати предметов. Старое дерево абсолютно не рассохлось, а даже благородно потемнело, вобрав в себя многолетнее табачное амбре от сигарет отца. Женя хотела увезти гарнитур на дачу, но Лёха вцепился в него и ни за что не хотел с ним расставаться. Наверное, это та самая преемственность поколений, выраженная в наследовании и сбережении, которой так не хватало нам долгие десятилетия. Мои родители ничего не получили в наследство кроме нескольких фотографий. У меня от них, в свою очередь, тоже ничего кроме фотоальбома со своими детскими фотографиями да двух хрустальных ваз не осталось. Квартира в пятиэтажной хрущёбе со старой разваливающейся совдеповской мебелью на окраине Саратова отошла сестре. У Василия Иваныча история походила на мою с тем только отличием, что квартира родителей, где теперь жила его сестра с семьей, находилась здесь, в Питере. Ему повезло не только родиться в Ленинграде, но и жениться на ленинградке с собственной квартирой. В общем, обеспечивать себя крышей над головой как мне, ему не пришлось, но в чём мы были с Василием Иванычем похожи, так это в отсутствии семейных артефактов, освящённых многолетним владением нескольких поколений. Вообще это странное чисто утилитарное отношение нас и наших родителей к вещам непонятно чем диктовалось. Или практически поголовной бедностью, или скверным качеством всех этих советских вещей, а качество действительно было по большей части дрянным, но так или иначе в большинстве домов, которые видел я, семейных реликвий сохранялось всегда очень мало, а если они и были, то в виде отдельных предметов, примерно таких, какие достались мне. Единственное исключение составлял Лёха. У него даже столовое серебро имелось, наследство от маминой мамы, которым они пользовались ежедневно, как мы дома пользовались столовыми приборами из нержавейки. В институтские годы мне дико нравилось есть этими довольно грубо сделанными серебряными вилками и ложками времён НЭПа. Возможно, их изготавливали, вырубая прессом из большого листа серебра, раскатанного из экспроприированной церковной утвари, скупо украшая рукояти вырезанным вручную очень простым, теперь почерневшим от времени, русским орнаментом.

Сейчас мы ели теми самыми серебряными приборами, сидя на кухне в интерьере старой доброй дубовой кухни. Окна, занавешенные тёмными плотными шторами, висящая над столом лампа в матерчатом розовом абажуре с трогательной бахромой по краям, предавали нашим посиделкам уют и умиротворение.

Василий Иваныч уже несколько раз в течение последних двух лет делал попытки поведать нам свою теорию, но каждый раз в ходе изложения, артикулируя мыли вслух, он сам находил какие-то логические нестыковки и брал тайм-аут на доработку. Я думаю, что это станет его идеей фикс уже до конца жизни, уж больно сильно зацепила его разработка этой теории, а мы будем его постоянными первыми, а может быть и последними слушателями и критиками.

– Вся история России наполнена перманентным жёстким вооруженным противостоянием с соседями. Период возвышения Москвы и собирание русских земель сопровождалось кровавыми междоусобными войнами. Так?
– Василий Иваныч вопрошающе взглянул на нас. Он сидел прямо, сложив руки одну на другую, как первоклассник, время от времени поднимая правую для жестикуляции. Его красный джемпер, рубашка в полосочку и прическа с пробором придавали ему вид американского профессора, каких я видел в фильмах.

– Ну, так-так, - нетерпеливо проговорил я, отвечая на его сугубо риторический вопрос.
– Жги дальше. Вступление можешь опустить, мы его не раз уже слышали.

– Нельзя, так нарушится логическая нить моих рассуждений, - занудно возразил Василий Иваныч и продолжил, - Вся наша история - война. Но постоянное внутреннее напряжение, как ни странно, не было изматывающим, жизнь, условно, с мечом в одной руке и сохой в другой для русских была и отчасти до сих пор остается привычной и органичной.

Тут Лёха заржал.

– Не, не обращайте внимания, - давясь от смеха, прошептал он.
– Я просто представил Василия Иваныча, простого русского крестьянина, в лаптях, с мечом в одной руке и сохой в другой, - выдавил он из себя и забился в мелких конвульсиях.