Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.
Шрифт:
Майор Черняев, спешившись с мотоцикла, бросился к пассажирской двери кабины и успел как раз вовремя, чтобы подхватить обезумевшую Юркину попутчицу. Следом за ней на ноги майору упал пистолет и тяжёлый «дипломат». Ярко раскрашенный баллончик она продолжала сжимать побелевшими пальцами. Баллончик все ещё шипел и выплёвывал остатки сильно пахнущего вещества.
Когда после некоторой суматохи стало ясно, что ни её, ни Юркиной жизни ничто не угрожает, генерал и подполковник начали говорить разом, на повышенных тонах и обращаясь одновременно друг к другу, к Юрке, к Юркиной пассажирке и начальнику военторга. Понять, кому именно адресуется та или иная фраза, вскоре стало невозможно, но
– А какого хрена! – кипятился Юрка, – она бы хоть сказала, кто такая! Села и едет… У неё на лбу не написано!
– А я откуда знала! – с рыданиями вторила «прокурорша». – Я села, он поехал! У них тут у всех… Машины одинаковые! Все в камуфляже! И рожи у всех… – Хорошевский с Рогулькиным насторожились, выпятили челюсти и втянули животы.
Начальник военторга, не пришедший ещё в себя после шока, вызванного исчезновением инкассатора, не слушал их перепалку, только изумлённо мотал головой и приговаривал:
– Барда-а-а-ак… Ну, барда-а-а-ак…
Рогулькин, давно так не развлекавшийся, восхищённо сиял глазами и старался не пропустить ни одной мелочи.
И тут вдруг молчавший до сих пор полковник из окружной прокураторы громко хмыкнул. Ванюшин и Файзуллаев, как по команде, повернулись к нему, ожидая приговора. На лице полковника отражалась тяжёлая внутренняя борьба – губы кривились, щеки раздувались, усы ёрзали из стороны в сторону, как большая энергичная гусеница. В конце концов полковник не выдержал и расхохотался.
– Прокурор! – гремел он, тыча пальцем в зарёванную Юркину спутницу, – ой, держите меня!!! Ой, караул! А ты-то, ты-то, – обратился он к Юрке, – тоже хорош! Приказ у него….
– Нет, ребята, ей-богу, – добавил он, утирая слезы, – брошу все и переведусь к вам служить. У вас тут весело.
Следом за полковником вымученно заулыбался Ванюшин, потом и Файзуллаев развёз лицо в какое-то подобие улыбки. Юрка тоже начал было хихикать, но, поймав взгляд своего начальника, осёкся. Оскалившись капотом, заулыбался даже военторговский грузовик.
Недоразумение было кое-как улажено. Полковник из прокуратуры, все ещё хохоча, влез в кабину Юркиного грузовика, в кустах отыскали и водворили за руль сержанта-водителя, и военная машина, жалуясь на свою тяжёлую жизнь, отчалила в сторону Читы.
Ванюшин смерил начальника военторга взглядом, напоминающим тяжёлую кувалду на боевом взводе, сел вместе с Файзуллаевым свой УАЗик и уехал в другую сторону.
– Знаешь что, – обратился вдруг Черняев к женщине, – ты пистолет-то мне, пожалуй, отдай. Он хоть и не заряжен, но мало ли что… Деньги тут на фиг никому не нужны, а на пистолет могут позариться.
Он двумя пальцами принял оружие из рук ещё всхлипывающей кассирши, и, оседлав свой мотоцикл, пустился вдогонку за комдивом.
Рогулькин проводил его взглядом и презрительно сплюнул:
– Перестраховщик…. Ну ты чё там, успокоилась? Поехали, что ль… В банк все равно уже поздно, не хватало ещё на обед опоздать.
Кассирша в последний раз хлюпнула носом, кивнула и послушно полезла в кабину.
P.S. Я до сих пор безмерно благодарна этом толстому смешливому прокурору. Если бы не он, неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба моих героев и моя собственная. Ведь как-никак это был всего второй день моей работы в должности инкассатора военторга и моя первая встреча с Юркой Хорошевским. Правда, знакомством её назвать нельзя – нас тогда никто не удосужился представить друг другу, и я в тот день так и не узнала имени человека, в лицо которому выплеснула почти целый баллон отравы для тараканов.
А
Mourena Хорошевский
Подполковника Файзуллаева предупреждали, что от ротного Юрки Хорошевского следует держаться подальше, а ещё лучше – отправить его куда-нибудь на повышение или на учёбу в академию. Старлей обладал феноменальным даром притягивать неприятности – к себе и к тем, кто случайно оказался рядом и не успел спрятаться.
Началось все с того, что Юрка, едва приехав в Мирную и приняв должность, обронил в автопарке бумажник с документами. Рыская, словно ищейка, в его поисках, ротный не заметил открытой двери КамАза, разбил себе голову, помял саму дверь и едва не покалечил рядового Усманова, который как раз расположился в кабине покурить, свесив ноги наружу. Рядового спасли сапоги, а Юрке пришлось накладывать швы на рассечённую бровь.
Батальоном, который Юрка осчастливил своим присутствием, командовал тогда пожилой майор Твердохлебов. Закалённый долгими-долгими годами службы в суровом забайкальском климате, майор накрепко свыкся с мыслью, что звания подполковника ему не видать, к жизни относился философски, а к службе – с определённой долей здорового наплевательства, ласково называл солдат «бойчишками» и не докучал им излишними требованиями к дисциплине и внешнему виду. Зато среди гражданского населения Мирной добрых два десятка человек, осевших после дембеля в привокзальном посёлке, по старой памяти называли его батей, приглашали на крестины и просто в гости, что делало жизнь одинокого разведённого майора если не приятной, то вполне терпимой. Не страдающий излишней мнительностью, чуждый всяких суеверий Твердохлебов не придал особого значения инциденту с головой нового ротного – бывает и не такое. Впоследствии он не раз корил себя за то, что не усмотрел в нем грозного предупреждения свыше.
Не успели швы на Юркином лбу как следует зажить, грянула новая неприятность. К Хорошевскому приехала бабушка. До сих пор бабушки никогда ни к кому в Мирную не приезжали – даже к солдатам, не говоря уже об офицерах, поэтому старлей из отдельного сапёрного батальона прославился мгновенно. Целую неделю личный состав всех мирненских частей, повиснув на заборах, наблюдал, как маленький непоседливый старлей чинно выгуливает по единственной кленовой аллее пожилую даму с седой академической причёской. Дневной моцион обычно заканчивался в офицерской столовой, где дама вкушала мороженое и косилась на марширующих по прилавкам тараканов, а вечерний – в гарнизонном клубе, где местный киномеханик Дима без фамилии специально для Юрки и его бабушки крутил фильмы из личного НЗ, озвучивая сразу всех героев.
Когда неделя кончилась, Хорошевский вместе с бабушкой сел в поезд и уехал в Читу, чтобы там посадить старушку в самолёт. Только исключительной Юркиной способностью находить проблемы там, где их быть не может по определению, можно объяснить тот факт, что бабушкин отъезд совпал по времени с традиционным летним наводнением где-то на полпути между Читой и Мирной. То есть добраться до областного центра и отправить бабушку на родину в Тюмень Юрке удалось. А вечерний поезд, который должен был доставить старлея обратно к месту службы, из-за наводнения был уже отменён. Так же, как и все другие поезда, следующие в сторону китайской границы. Причём на неопределённый срок. Не имея средств на гостиницу и обладая от природы общительным и дружелюбным характером, Юрка прибился к стайке вокзальных бичей. Они угощали его водкой, он их – сигаретами, и эта дивная взаимовыгодная дружба продолжалась три дня. На четвёртое утро из тёплой компании Юрку изъял патруль военной комендатуры.