Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.

Крюков Михаил Григорьевич

– Курить есть? – обращается Ильдар к перепуганным бойцам. Те молча протягивают пачку «Примы». Берём по сигарете, выходим на крыльцо. По повороту проходящей рядом дороги проезжает УАЗик. Бегу вслед, ору, машу руками. Меня то ли не видят, то ли мой видок не внушает доверия – левый глаз заплыл, из носа кровавая юшка. Алкаш алкашом.

– Эй, братва, по очереди дежурите, один на крыльце, тормозить все машины, второй у телефона. Вытаскиваю одного за рукав из домика, тычу пальцем в сторону здоровой сопки:

– Самолёт там.

Бредём с Ильдаром обратно, посасывая сырую и горькую «Приму». Холодно, болит подбитый глаз и спина. Пытаюсь идти, задрав голову, с комком холодного снега на переносице. Помогает,

кровь остановилась, но в левой ноздре все распухло. В оставленной самолётом борозде видим валяющуюся целехонькую бутылку спирта из наших гостинцев. Чудно, самолёт вдребезги, а ей хоть бы хны.

А возле самолёта кипит жизнь. Невдалеке от места аварии из бутылок со спиртом, драных коробок и растущих рядом кустиков горит костёр, вокруг него тусуются опустошённые, с бессмысленными глазами пассажиры, бродит с разбитой головой Андрюха Ермаков и инженер, вцепившийся в свою спину. Блистер штурмана разбит, возле него валяется огнетушитель. Найденным где-то бинтом пытаюсь забинтовать Андрюхину голову. Навыков никаких, бинт короткий, соскальзывает. Получается что-то типа индейской повязки, чтобы уши не мёрзли. Андрюха постанывает и порывается сесть на снег. Поддерживаю его и вполголоса отчитываю: «Держись, не хватало ещё яйца отморозить». По окрестностям разносится звонкий голос Ильдара: «Туда не тащы, здэсь она не проходи, чо, не видишь!» Подхожу ближе и по суете и репликам понимаю, что внутри самолёта раненый завален грузом и его пытаются извлечь. Но в аварийный люк не проходит, в форточку тем более, входную дверь заклинило. Осуждают вопрос перетаскивания через груз к разлому в фюзеляже.

– Кто?

– Дима Соснов, ногу сломал.

Возле ограды склада практически одновременно появляются пограничная «шишига» и красная аэропортовская пожарка. Взмокший Парамон тыкает меня в бок:

– Беги к спасателям за ломом, дверь вывернем.

Бегу, увязая в неглубоком снегу. Навстречу бегут пожарники и пограничники. На бегу спрашиваю пожарников:

– Лом есть?

– Нет, – и бегут мимо меня. Медленно охреневаю, как это нет? Возле пожарки стоит, заложив руки за монтажный пояс, здоровенный дядька в брезентовом костюме. Мчаться за орденами он явно не собирается.

– Лом есть?

– Глянь на борту.

Снимаю с борта тяжеленную железную палку, слегка сгибаясь, бреду к Парамону. Андрюха все-таки сел на снег. Рявкаю, он не реагирует. Дверь уже слегка приоткрыта. Через 5 минут при помощи лома и какой-то матери дверь выворачивают из борта. Дима громко матерится и орёт при попытке вытащить его из самолёта. Жора принимает мужское решение. Пошарив под Димой, достаёт пузырь шампанского, одним движением срывает пробку с фольгой и сует горлышко Диме в рот. Минут через 5 Дима, давясь пузырями, выхлебал её в одно рыльце. Ждём ещё минут 5, пока общий наркоз подействует. Тем временем появляется «буханка» санавиации, из неё выскакивает и бегает, кудахча, вокруг нас полненькая врачиха. Руки у неё почему-то пустые. Гена, постучав пальцем по лбу, отправляет её за медчемоданчиком. Вытаскиваем пострадавшего, укладываем его на дверь.

– Обезболивающее, потом шину наложишь, – командует Георгич подрастерявшейся докторше.

– У меня нет обезболивающего, есть только наркотики. Блин, и здесь лома нет. Медленно и тихо, как помешанной, Георгич объясняет:

– Это оно и есть, доставай. Достаёт, руки у женщины трясутся, колпачок со шприц-тюбика снять не может. Жора берет её руку в свою лапищу, свинчивает колпачок, так же, не отпуская руки, втыкает иглу Диме в бедро, сжимает. На пригорке показались ещё несколько единиц техники. Вокруг самолёта бродят какие-то тёмные личности. Помогать не пытаются, что-то поднимают и рассматривают. Пассажиры и мы периодически их шугаем, старший погранец отправляет «шишигу» за подмогой на заставу. Сердобольные спасатели

с докторами уговаривают нас: «Мужики, выпейте, хоть 100 грамм, легче станет».

– Идите на хрен, со своими советами, – отзывается Жора. И в полный голос:

– Пассажирам по 100 грамм, экипажу ни капли. Все слышали? Бывалый, мудрый мой командир, как ты был прав!

К самолёту подлетает гусеничный ГТС.

– Поедешь с Димой, – коротко командует командир. Диму на двери грузят в кузов, накрывают чьей-то курткой, я лезу следом. ГТС мчится, покачиваясь и подпрыгивая на неровностях, Димка стонет и тоненьким пьяным голосом матерится. Я успокаиваю. Кого? Себя, его?

С этого момента героико-трагическая часть закончена, начинается рассказ о подлости и порядочности.

Сдав Диму в приёмный покой военного госпиталя, я вышел на крыльцо и увидел, что водитель ГТС поджидает меня.

– Куда едем, командир?

– Обратно, к самолёту.

На обратном пути попали в натуральную пробку. К месту аварии тянулась бесконечная вереница мотоциклов, «Буранов», УАЗиков и прочей техники. Были это просто зеваки или шакалы-падальщики, не знаю, не хочу терять веру в северян. Возле борта уже было пусто, не считая пограничника с автоматом.

– Стой, назад!

– Отстань, дурень, я за своими документами и курткой приехал.

Оттолкнув бойца плечом, я полез в самолёт. На удивление легко отыскал в куче хлама свои сумку (авария аварией, но хоть умыться и трусы поменять надо будет?) и куртку. Возле раздавленных шоколадных яиц на своём рабочем месте отыскал и шапку. Вышел, потрепал бойца по плечу:

– Не ссы, нормально все, это мои вещи, вот видишь, удостоверение. Просто объяснять не хотел, денёк был … тяжёлый.

Из носа снова идёт кровь. Со слов бойца понятно, что экипаж увезли в госпиталь.

В госпитале царила какая-то нездоровая суета (у меня батя – начальник госпиталя, знаю, что говорю). По коридору мимо «сбитых лётчиков» постоянно носились врачи, сестрички и больные, старательно «не глядя» на нас. За полчаса по моим наблюдениям мимо нас пробежал весь наличный состав военной больницы, после чего пошли по второму кругу. Видимо сверху поставили задачу – найти хоть малейшие следы алкоголя в наших организмах, потому как нас заставили: дышать в стакан, дышать в трубку, лизать индикаторную полоску, писать (в баночку) и сдавать кровь. Ноль. Спасибо тебе, Георгий Георгиевич, а также нашей пьянке 4 числа и кефирному бдению накануне! Пока сидели, выяснилось, что у Андрюхи, нашего инженера, и одного из пассажиров компрессионные переломы (что-то вроде сдавливания хрящей от удара) позвоночника, лечение будет долгим и нудным, но даже на лётной работе можно будет восстановиться.

Отвезли нас в гостиницу, уже ближе к 22.00. Все сразу ломанулись на переговорный. К чести руководства аэровокзала должен сказать, что звонки домой нам организовали бесплатно, по 5 минут на брата. Выяснилось, что примерно через полчаса после падения лайнера Гениной жене позвонил какой-то доброхот и конфиденциально сообщил, что её муж вместе со всем экипажем разбился вдребезги. Та в невменяемом состоянии кинулась к моей жене и уже обе – к командованию части. Командование ещё ничего не знало и пребывало в полной безмятежности. «Какая авария, они 20 минут назад в Анадыре сели. Идите домой, мы все узнаем и сообщим». Ещё через час командиру части позвонил мой тесть, услышавший сообщение о падении лайнера в новостях. «А вы откуда знаете? Я ещё даже в округ не докладывал?» – удивился командир. А тем временем слух разнёсся по всему городку, и в девяти семьях, тихо плача, глушили спирт. Как рассказывала моя жена, пили без закуски вдвоём с Танькой, и не брало. Не то пол-литра, не то литр в переводе на чистый спирт выкушали, пока не пришла новость – живы. А вскоре позвонили и мы…