Разговоры с Раневской
Шрифт:
Случалось прежде, да случается и теперь, что удачно сыгранная роль определяет надолго, если не навсегда, актерскую судьбу. Режиссеры (особенно в кино) методично эксплуатируют найденный образ и выпускают порой десятки фильмов с вариациями одной и той же роли. Так бывало и с крупными актерами. С Марлен Дитрих, например, и ее многочисленными «ангелами» тридцатых годов — после удачного «Голубого», так было и с рядовыми исполнителями, не блещущими особым талантом и играющими одну роль — себя в однообразных обстоятельствах.
С Раневской этого не случилось. Она никогда не играла самое себя,
Перевоплощение Раневской — прежде всего и главным образом внутреннее. Знаменитого американского комика Чанея называли человеком тысячи лиц. Рассказывают, что он способен был так искусно загримироваться, что его не могли узнать даже родные и близкие.
Раневская никогда не стремилась быть неузнанной. Ее можно назвать актрисой тысячи характеров. Сначала характер — затем внешность. Когда я смотрю на фотографии сыгранных ею героинь, их непохожесть нахожу не в париках и костюмах, а в глазах. Как это ни странно звучит, на всех фотографиях у Раневской разные сами глаза — то есть именно то, что не поддается никакому гриму. Может быть, известной пословицей «глаза — зеркало души» можно объяснить эту странность? В каждой сыгранной роли Раневская создает новую душу, которая вызывает перевоплощение всего внешнего облика и неизменно отражается в глазах. Злобные, хитрые, полные самодовольства и самовлюбленности глаза Мачехи в «Золушке»; маленькие, спрятавшиеся в дремучих бровях глаза Настасьи Тимофеевны в «Свадьбе»; трагически-скорбные, гордые глаза Матери — Розы Скороход в «Мечте»; живые, озорные, готовые на безрассудство глаза Бабуленьки в «Игроке»; добрые, ласковые, внимательные глаза миссис Сэвидж.
Характеры, сыгранные Раневской, — характеры неумирающие. Как грустно смотреть иной фильм, когда-то пленивший нас своей героиней, которая сегодня выглядит и нелепой, и пустой, и фальшивой. И уже невозможно объяснить ни себе, ни новым зрителям, почему в былые времена эта девочка со смазливым лицом и почти полным отсутствием таланта («минус актриса», как говорила Ф. Г.) могла покорять тысячи сердец.
Ролям, сыгранным Раневской, думается, уготован другой удел. Они не стареют, как не стареет настоящее искусство. С ее работами не хочется прощаться, с ними ждешь нового свидания, их хочется всегда приветствовать пожеланием «Здравствуйте!».
Расстаться с Сэвидж?
Этот спектакль смотрели театральные гости из-за рубежа, участники международной конференции. Они заняли целый ряд и потом, окружив Ф. Г. за кулисами плотным кольцом, бурно выражали свой восторг, поднимая при этом большой палец:
— Миссис Раневская — о!
Выслушав благодарность директора уже в гримерной, Ф. Г. не без кокетства ему сказала:
— Вы забываете, чего мне, старой и больной, каждый спектакль стоит! Когда-нибудь я протяну ноги прямо на сцене, на глазах у изумленного зала!
— Что вы, Фаина Георгиевна, как можно! Дай Бог каждой женщине вашего возраста выглядеть так, как вы!
Пересказывая мне это, Ф. Г. вспомнила, как в день ее юбилея к ней подошел весь седой театровед и, заикаясь, повторил приблизительно то же самое. Ф. Г. тогда стукнуло шестьдесят.
— Ну, а сколько лет вы мне можете дать? — игриво спросила
— Ну, я не знаю. Ну, лет семьдесят — не больше!
— От удивления я застыла с выпученными глазами и с тех пор никогда не кокетничаю возрастом, — призналась Ф. Г.
Но о том, что ей трудно играть Сэвидж, она при каждом удобном случае напоминала любимому директору.
— Я, дура, надеялась, что теперь, когда появилась «Тишина», мне не придется десять раз в месяц выходить на сцену, — пояснила свою настойчивость Ф. Г.
Но чуткий Лосев принял ее игру всерьез. И однажды спросил:
— Если вы не хотите больше играть Сэвидж, как быть театру? Снимать такой кассовый спектакль с репертуара или искать вам замену? Как вы полагаете?
Ф. Г. вся сжалась внутри: «Кажется, я перегнула палку». Но директору сказала:
— Решайте сами.
— Ну, не могла я дать обратный ход — гордость не позволила, —объяснила Ф. Г. мне. — Я решила: будь что будет. В конце концов, кто может у нас сыграть эту роль? Разве что Вера? Но она больна, а на других я не соглашусь. Нет, не соглашусь. Если, конечно, меня спросят.
И расплакалась. Я редко видел ее такой.
— Расстаться с Сэвидж — потерять любимого ребенка, — сказала она, промокая глаза платком. — Вырастить его и вдруг оказаться ему ненужной? Играть с кем-то в очередь — не умею. Для меня это — все равно что ложиться к любовнику, зная, что вчера он в этой же постели спал с другой. И не замечать, что он пахнет духами соперницы, а на его рубашке следы чужой помады. — Ф. Г. неожиданно рассмеялась. — Ничего себе у меня фантазия! Так и до сумасшествия недалеко.
Но Лосев, получив разрешение («Решайте сами»), начал действовать. И предложил роль Сэвидж Орловой. Ее кандидатуру Ф. Г. никогда не брала в расчет:
— Да и не согласится она! Любочка достаточно прагматична, чтобы сознательно пойти на провал. Перепады от эксцентрики к лирике, от фарса к трагедии, от буффонады к исповеди никогда не были ей под силу!
Вскоре Ф. Г. сообщили, что демарш дирекции Любовь Петровна отвергла:
— Неужели вы думаете, что я возьмусь за Сэвидж, не получив приглашения самой Фаины Георгиевны?!
— Ну, что я вам говорила! — Ф. Г. явно ликовала. — Любочка никогда не согласится на непосильную для нее роль, да еще после того, как другая справлялась с ней, скажем, не без успеха!
Потом, подумав, усмехнулась:
— Или это только игра? Тонкая настолько, что сразу и не разглядеть?
В тот день она не раз возвращалась к этому:
— Ну не могу я расстаться с Сэвидж. Не могу оторвать ее от себя!
Увы! Прошло немного времени, и Любовь Петровна начала репетировать любимую роль Раневской.
Ия Саввина уверяла, что Ф. Г. позже сказала ей:
— Когда я по многим причинам не могла больше играть миссис Сэвидж, мне хотелось передать ее именно Орловой. В ней были чуткость, человечность, доброта, что составляло основу характера миссис Сэвидж.
Попробуй тут разберись в актерской психологии! Незадолго до смерти Любовь Петровна написала уже из больницы:
«Моя дорогая Фаина Георгиевна! Мой дорогой Фей!
Какую радость мне доставила Ваша телеграмма. Сколько нежных, ласковых слов. Спасибо Вам!