Разговоры с Раневской
Шрифт:
Женщины тут же окружили меня.
— Четверо! — воскликнула Вера Петровна. — Это же то, о чем мы мечтаем! Голубчик, расскажите сюжет. Только сюжет — без всякого, простите, киноведения!
Все устроились поудобнее — кто на чем: на пеньках, на бревне, на поваленном дереве — и обратились в слух. Я кое-как пересказал фильм.
— И почему же его не показали всем зрителям? — спросила Ирина Сергеевна.
— Думаю, из-за субтитров, — ответил я. —Американцы, недовольные нашими переводчиками, которые на прошлом
— Например? — заинтересовалась Ф. Г.
— Например, Марта кричит своему мужу: «Блядски сумбурен!»
— Ну и что? — удивилась Вера Петровна. — Блядь — вполне литературное слово, и Фуфа подтвердит это!
Мы снялись со своих мест и неспешно двинулись вперед. Ф. Г. вздохнула:
— Жаль, но мне не придется уже сыграть Марту, а роль, судя по всему, настоящая. Сколько ей там, по фильму? Лет сорок? Вера, ты за сорокалетнюю вполне сойдешь!
И вдруг Ф. Г. остановилась как вкопанная.
— Боже, что это там? Что это там? — Ее глаза расширились от ужаса.
Я посмотрел вперед и сказал:
— Это стадо.
— Коровы… — прошептала Ф. Г. — Ирина, немедленно назад, там коровы!
Стадо мирно паслось у изгиба лесной дороги.
— Что вы, Фаина Георгиевна! — сказал я. — Они смирные, они не тронут.
— Не тронут? Что вы понимаете в коровах? — сверкнула глазами Ф. Г. — Немедленно назад!
— Постойте, тут нет другой дороги, — остановила ее Марецкая — Не пойдете же вы через овраг?
— Пойду! — ответила твердо Ф. Г.
— Нет, нет, — возразила Вера Петровна. — Сейчас я уговорю пастуха — он отгонит стадо в сторону.
И она, демонстрируя свое сельское кинопрошлое, уверенно зашагала к стаду. Я еле удерживался от смеха.
— Фуфа!.. — закричала Марецкая, переговорив с мальчонкой-пастухом. — Идите, быка он придержит!
— Кого придержит? — переспросила Ф. Г., бледнея.
— Быка! Быка он придержит!
— Боже, среди них есть еще и бык, — прошептала Ф. Г. и, не оглядываясь, широкими шагами зашагала назад, в глубь леса. Я шел сзади и, не в силах больше сдержаться, смеялся, стараясь одновременно успокоить ее.
— Как вам не стыдно! — сказала она, когда мы отошли шагов на сто. — Что здесь смешного?
Я объяснил, что ее страх был настолько ярок и комичен, что не смеяться было нельзя.
— Вот так всегда! — воскликнула Ф. Г. — Поймите, я действительно испугалась!
— Я знаю, — сказал я. — Но это было смешно. Мы шли к оврагу.
— Фаина Георгиевна, а вы смогли бы перебороть свой страх? — спросил я, решив сменить тему. Но неожиданно для себя добавил: — Что, если вам пришлось бы сниматься возле коров?
Она вздрогнула:
— Не надо об этом. На сцене мне не раз приходилось ломать свой страх — там это получалось.
О том, что сцена порой делает с актерами чудеса, писали и говорили не раз. Хрестоматийный пример — Илларион Николаевич Певцов, один из тех, у кого Раневская училась, работая в дачном Малаховском театре. Страдая в жизни ярко выраженным заиканием, Певцов, как известно, на сцене преображался, и ни один зритель не мог даже предположить существование какого-либо дефекта певцовской речи.
Не хочу устанавливать прямых параллелей, тем более что страхи Ф. Г. менее перманентны, чем заикание Певцова. Но вот интересный случай. О нем рассказал М. И. Жаров. Произошел этот эпизод во время репетиции «Патетической сонаты» в Камерном театре. Раневская была увлечена ролью Зинки и на репетиции, естественно, волновалась.
«Особенно усилилось ее волнение, — рассказывает Жаров, — когда она увидела декорации и узнала, что «мансарда» Зинки находится на третьем этаже.
— Александр Яковлевич, — всплеснула она руками, — что вы со мной делаете! Я боюсь высоты и не скажу ни слова, даже если каким-то чудом вы и поднимете меня на эту башню!
— Я все знаю, дорогая вы моя… — ласково сказал Таиров, взял ее под руку и повел.
Что он ей шептал, мы не слыхали, но наверх она вошла с ним бодро.
Мне же он сказал:
— Когда взбежите на мансарду в поисках юнкера, не очень «жмите» на Фаину. Она боится высоты и еле там стоит.
Началась репетиция, я взбегаю наверх — и наступаю на Зинку, которая, пряча мальчишку, должна наброситься на меня, как кошка.
Раневская действительно как кошка набрасывается на меня, хватает за руку и перепуганно говорит:
— Ми-ми-шенька! По-ожалуйста, не уходите, пока я не отговорю весь текст! А-а потом мы вместе спустимся! А то мне одной с-страшно! Ла-адно?
Это было сказано так трогательно и… так смешно, что все захохотали. Она замолчала, посмотрела вниз на Таирова, как-то смешно покрутила головой и смущенно сказала:
— По-ожалуйста, не смейтесь! Конечно, глупо просить, но не беспокойтесь, я сделаю все сама.
Таиров помахал ей рукой и сказал:
— И сделаете прекрасно, я в этом не сомневаюсь. Играла эту роль Раневская великолепно»…
Так было на сцене. А в жизни? Когда, спасаясь от коров, мы подошли к оврагу, по дну которого довольно широко разлился ручей, Ф. Г. не остановила и эта преграда. Балансируя, она перешла ручей по двум гибким березовым жердочкам и ни разу даже не споткнулась.
Говорить без оглядки
Я зашел за Ф. Г., мы спустились позавтракать, а потом пошли по дорожке среди сосен, огромных, зеленых, с золотой корой. Сели на скамейку над рекой — берег здесь высокий, и люди внизу — почти муравьи.