Разграбленный город
Шрифт:
Наблюдая за Сашей и раздумывая, что же с ним делать, Гарриет поймала на себе его взгляд и поняла, что его напугали ее вопросы. Он снова выглядел испуганным и затравленным, и Гарриет осознала, что она ничуть не более Гая способна выставить на улицу бездомного. Когда речь шла о человеческих нуждах, ее решимость куда-то испарялась.
Отвернувшись, Саша увидел собаку, которая терпеливо ждала его, сжимая в зубах палку, и протянул к ней руку. Гарриет тронул этот нежный жест. Она вдруг поняла, что мальчик ей небезразличен – так же, как рыжий котенок, как все те животные, которых она подбирала в детстве,
– С нами в квартире живет еще один человек, князь Якимов, – сказала она Саше. – Мы пока что не можем его выселить, ему некуда идти. Я ему не доверяю. Будь осторожен. Не попадайся ему на глаза.
Она слезла с парапета и сказала на прощание:
– Это жуткий сарай, но ничего лучше сейчас нет. Если Якимов съедет, а я надеюсь, что так и будет, – займешь его комнату.
Саша улыбнулся ей вслед. Все страхи были позабыты: он радовался, словно бродячий пес, который нашел себе приют и всем доволен.
На следующее утро одна лишь Timpul написала об «оборванцах в зеленых рубашках, над которыми смеялась вся Каля-Викторией». К вечеру, однако, интонации изменились. Все газеты неодобрительно написали о марше гвардистов, поскольку король объявил: если это повторится, военные будут стрелять по марширующим.
«Гвардия» вновь ушла в тень, но поговаривали, что причиной тому стала не угроза короля, а речь предводителя гвардистов Хории Симы, который недавно вернулся из Германии. Он посоветовал им спрятать зеленые рубашки и петь про капитана молча. Время действий еще не пришло.
Гвардисты снова стали бродить по улицам в ожидании сигнала – мрачные, потрепанные, враждебные. Весной Гарриет казалось, что их видит она одна, но теперь их заметили все: горожане восхищались, опасались, а евреев обуял ужас.
Часть вторая
Капитан
6
Отправившись в следующий раз к Саше, Гарриет захватила с собой миску абрикосов и свежий выпуск L’Ind'ependance Romaine. В газете объявили дату начала суда над Дракером. Эту новость затмило сообщение о том, что венгерский премьер-министр и министр иностранных дел отправились на аудиенцию к фюреру. Что задумали венгры?
За одиноким ужином Гарриет прочла статью о Трансильвании: «Le berceau de la nation, le Coeur de la Patrie» [25] . Претензии Венгрии на эту территорию не упоминались, но в конце статьи автор вопрошал: разве недостаточно румыны пострадали в своих попытках сохранить мир на Балканах? Неужели от них потребуют очередной жертвы? И сам отвечал: нет, это невозможно. Всякие слухи о подобном надо немедленно опровергать.
В тот вечер Принглов пригласили на ужин к супругам-евреям, которые получили визу в США и хотели знать, как вести себя в англоязычном мире. Подобные приглашения были нередки. Хотя все свои знания об Америке Гай почерпнул из кино, он всегда был рад поделиться советом. Гарриет, однако, это уже наскучило.
25
Колыбель
– Иди один, – сказала она. – Меня там никто не ждет.
Ей хотелось снова навестить Сашу.
Взобравшись по железной лестнице на крышу, она была поражена великолепием закатного неба, расцвеченного переливами охряного, алого и лилового. Цемент светился, словно мрамор, но воздух был тяжелый, будто перед грозой, хотя грозы здесь бывали редко.
Саша сидел на парапете и что-то рисовал – одинокий напряженный силуэт. Вдруг он поднял голову и посмотрел в сторону собора, который был выстроен на холме и возвышался над городом. Его золотые купола пылали, и очертания рельефно выделялись на фоне меркнущего сияния.
Заслышав ее шаги, он оглянулся и так просиял, увидев Гарриет, что она не стала даже придумывать повод для своего визита.
Она спросила, где собака.
– Она тут и не жила, – ответил Саша. – Деспина приютила ее для кого-то. Теперь ее отправили домой.
– А кто-то из слуг живет на крыше?
– Я здесь один.
Как она и думала, широко разрекламированные «вторые комнаты для слуг» призваны были поднять престиж этого дурно спроектированного дома, выстроенного на скорую руку. Никто не мог позволить себе лишнюю прислугу, да и не нуждался в ней.
Ей стало жаль мальчика, живущего тут в одиночестве.
– Это тебе, – сказала она, поставив миску с абрикосами на парапет, после чего взгляд ее упал на набросок собора, выполненный на цементе куском угля, который Саше принесла Деспина. – Хорошо нарисовано.
– Правда? – с энтузиазмом переспросил он. – Вам нравится?
Он был так поражен ее оценкой, так доверял ей, что она устыдилась своей бездумной похвалы и стала разглядывать набросок внимательнее. Линии были размашистые, а неровная поверхность комически искажала пропорции.
– Да, очень нравится, – подтвердила она, и Саша заулыбался наивно и радостно.
– Значит, вам бы понравились вещи, которые я видел в Бессарабии, – сказал он. – Просто отличные.
Она устроилась на парапете и спросила:
– А где именно ты был в Бессарабии?
Он был на границе, в крепости, где было так же холодно, пусто и темно, как и в Средние века. В округе не было ничего, кроме деревни, состоявшей из двух рядов заброшенных хижин по обочинам размытой грязной дороги. Налеты здесь были такими частыми, что в этих краях селились только вконец отчаявшиеся: это было всё равно что жить у подножия вулкана. Зимой эту землю трепало бурями и метелями, а весной снег таял, и окрестности превращались в болото.
– Очень странная была деревня, – сказал Саша. – Там жили только евреи.
– Но почему они решили поселиться именно там?
– Не знаю. Возможно, их отовсюду выгнали.
Гарриет думала, что Сашу будет нелегко уговорить рассказать о пережитом, но он вел себя так, словно всё это было уже далеко позади. Теперь он считал Гая и Гарриет своей семьей и, ощущая себя в безопасности, болтал как ни в чем не бывало. Слушая его, она думала, что только простая душа могла бы так быстро восстановиться.