Разночинец
Шрифт:
– Dziekuje, – повторился я, но капитан уже уходил от нас в сторону своего буксира.
– Что это, Семен Семенович?
Я поморщился. Шепот Ефима было слышно, наверное, даже в Маньчжурии.
– Тот офицер на буксире везет розыскные листы на нас, и мы ещё на свободе лишь потому, что казакам в Олочинской было лень вникать в это дело, а капитан «Графа Путятина» принял нас за своих собратьев-поляков, бежавших с каторги. Так что пароход поедет дальше, а мы с тобой отправимся в сторону Шилки, – я подумал
– Да знаю я...
Я жестом показал, чтобы он замолчал, и прошептал:
– Всё, потом поговорим. Забирай вещи и пошли.
Вещей у нас было – два сидора, моя переметная сума с золотом, ружье Ефима и подаренный Ольховским «Кольт». Пристани у станиц были короткие, к ним причаливал только буксир, с которого передавали почту и припасы. Баржа в это время стояла на расчалках в нескольких метрах от берега, но сейчас долгой остановки не предполагалось, так что её чуть развернуло, и корма оказалась почти рядом с землей.
Пока мы с Ефимом пробирались туда, нас добрую сотню раз послали по матушке, несколько раз лягнули за неосторожно оттоптанные ноги, а один до конца не проснувшийся мужичок решил, что мы собираемся его ограбить – и едва не завопил на всю Аргунь. Впрочем, обошлось.
И уже через несколько минут мы наблюдали, как влекомая буксиром «Граф Путятин» безымянная баржа, билеты на которую обошлись нам в две лошади, уходит дальше по реке, к слиянию Аргуни и Шилки и месту появления могучего Амура-батюшки.
«Эй, баргузин, пошевеливай вал».
***
Восточное направление нашего путешествия я выбрал методом исключения – раз уж запад, юг и север отпадали. Подспудно я надеялся опередить любые вести о наших с Ефимом проделках, добраться, например, до Владивостока, который то ли уже стал, то ли вот-вот станет городом, но портом был безо всяких сомнений. В этом порту наверняка можно было найти какое-нибудь суденышко, которое отвезет нас хотя бы в английский Гонконг – ну или найдется кто знающий, кто подскажет, как проделать этот путь на перекладных. Впрочем, главным для меня было оказаться там, где власть Государя Императора Всероссийского не действовала, а его верных слуг рядом не было. Власть эта, правда, была условной даже в станице Олочинской, где обитали верные вроде бы царю и Отчизне казаки. Но накарябанные мною документы местные аборигены проглотили без всяких проблем – а это о многом говорило.
На пути к Владивостоку лежала имперская Амурская область – территория над выступом, образованным Аргунью и Амуром, которые служили естественной границей двух государств. Выступ этот был в форме полукруга, и уже через сорок лет после Айгунского договора, заключенного с китайцами Муравьевым, прозванным Амурским за свою тигриную сущность, России пришлось снова торговаться с Китаем насчет прямой железнодорожной ветки в важнейший военный порт Дальнего Востока. Сейчас Аргунь, Шилка и Амур были чуть ли не единственной дорогой, по которой можно было туда добраться – не прямо до пункта назначения, а куда-то в те края. Но я рассчитывал на лучшее, а Ефим, видимо, на меня.
Кроме всего прочего, именно на Дальнем Востоке я хотел легализовать реквизированное у Ляо Фыня золото, поскольку шесть с половиной килограмм – это очень много. По моим прикидкам, даже сделав солидную скидку оптовому покупателю, я мог получить тысяч десять рублей, которых
Я был уверен, что офицер был не по нашу душу – его послали в нужном направлении, а заодно обязали по дороге показывать всем встречным и поперечным портреты, сработанные каким-то талантливым ссыльным в Иркутске, чтоб его свинья загрызла. Задержка же была вызвана лишь неопределенностью нашего маршрута – из Верхоленска мы могли двинуться в любую сторону, могли сделать широкий круг по относительно обжитым территориям, с заездом в Красноярск и даже Томск, ни разу не познакомившись со здешними тюрьмами. И, видимо, только доктор Бреднев указал точное направление поиска. Впрочем, к Антону Герасимовичу я никаких претензий не имел – он не выдал нас, пока мы были в городе, а помог оказаться подальше от тех мест. Больше меня раздражал срыв Ефимки, но и это происшествие вроде бы сыграло нам на руку – без него мы были бы без золота, но с кучей наличных, которые у нас отобрали бы при аресте.
Сейчас мы с Ефимом возвратились почти в исходную точку, пусть она и отстояла на тысячу вёрст от первоначальной. Наверное, самым разумным было бы просто сдаться властям, но я сомневался, что в отношении нас будет проведено серьезное расследование. Скорее всего, всё будет выглядеть так – ближайший полицейский заслушает наши покаянные речи и разрыдается, а потом прикажет заковать в кандалы и отправить под казачьим конвоем в Акатуйскую каторжную тюрьму, благо, она была не так далеко от Аргуни, пусть и гораздо выше по течению. Про эту тюрьму я знал хорошо – именно в ней ослепла Фанни Каплан, из-за чего не смогла толком попасть в Ильича. Впрочем, это дело далекого будущего.
Ну а пока весть о двух безродных беглецах распространяется по Амурской области со скоростью бешеного буксира «Граф Путятин», два объявленных в розыск лица моим волевым решением должны были искать спасение в междуречье Аргуни и Шилки, в одной из деревенек местных инородцев.
***
До Амура мы не дотянули верст, пожалуй, сто – плевое расстояние по сравнению с тем, что мы уже одолели после выезда из Иркутска. Дорога за станицей, название которой я так и не удосужился узнать, имелась; нас, кажется, никто не заметил, кроме нескольких собак, лениво полаявших нам вслед. За последними домами потянулись длинные клинья убранных и свежевспаханных полей – землю тут без внимания не оставляли, тем более что добывалась она в тяжелой войне с окружающей тайгой. Но, кажется, положенные по закону о казачьих поселениях тридцать десятин никто пока не выбирал, так что вскоре мы оказались под сенью вековых сосен и в окружении чахлых березок.
– Семен Семеныч, а Семен Семеныч, – позвал меня Ефим.
– Что такое?
– Да боязно мне что-то, слышал я, что тут зверья дикого тьма, а мы одни... Даже лошаденки захудалой нет, чтобы ведмедя почуять.
Я мысленно представил, как мы возвращаемся в станицу и добавляем конокрадство к списку своих преступлений, и мне стало немного страшно за наше будущее. Если в голове появляются такие мысли, вскоре они начнут казаться единственным выходом – так было, так будет. Я не знал, что делают местные с теми, кто крадет у них скот, но подозревал самое худшее – возможно, действительность могла оказаться страшнее самых страшных угроз китайца Ляо Фыня.