Разноцветные дни

Красильников Николай Николаевич

Вдруг я услышал голоса:

— Тахир!

— Зухра!

— Догони меня!

— Догоню!

Я спрятался за толстый шершавый ствол.

Ну да, это они… Голоса то приближались, то удалялись. Между деревьями мелькали ее лучистое атласное платье и белой птицей — его рубашка.

Тахир и Зухра догоняли друг друга. Ловили паутину и обвивались ею, как новогодним серпантином. Заразительно хохотали. Хохочущий Тахир — который всегда был озабоченным молчальником… Уже одно это поражало…

Я боялся обнаружить себя. Мне было

стыдно подслушивать их такой, казалось бы, обычный, но совсем не понятный мне разговор. Отчего-то стало не до дразнилок. Я почувствовал себя лишним, чужим в этой сказке. Точно вор, прячась за деревьями, я ускользнул домой.

И никому не стал рассказывать об увиденном, даже матери.

А вскоре после этого случая, на доме Тахира кто-то грубо углем накарябал: «ТАХИР + ЗУХРА = ЛЮБОВЬ». И странно — что тут особенно обидного или грубого, но я вдруг почувствовал желание вступиться, отколотить неведомого обидчика.

Между тем, Тахир все реже и реже появлялся на улице. Меж соседей прошла печальная весть: Тахир, как и его отец, заболел неизлечимо…

Мы не верили этому. Но трудяга Тахир больше не выходил за калитку.

Тогда мы с Рахматом и Акрамом наловили в банку пиявок и постучались в их окно.

На крыльце показалась мать. Исхудалая, губы мелко-мелко дрожат.

— Возьмите, — нерешительно сказал Рахмат и протянул банку. — Наверно, поможет…

Мать покачала головой и полумрак их коридорчика снова поглотил ее.

КНИГА С НАРИСОВАННОЙ БЕРЕЗКОЙ

Книжный киоск, иссеченный дождями и прокаленный знойным солнцем, стоял сбоку у арки, что вела на базар. К стопкам свежих лепешек, горкам орехов и миндаля, разной всячине…

Большинство людей равнодушно проходили мимо киоска. Спешили туда, к рядам, в которых призывно манили покупателей сочные помидоры, инжир, виноград, персики, еще помнящие свежесть огородов и садов.

Некоторые останавливались у киоска. С интересом рассматривали кожаные корешки, листали, самое интересное покупали.

Продавец, пожилой узбек с тяжелыми, всегда опущенными веками, казалось, постоянно дремал. Однако, угадав каким-то образом настоящего книголюба, преображался, даже будто молодел: «Вам эта книга? Хош, якши роман»… Мне и потом доводилось встречать людей малообразованных, которые неведомым до сих пор «шестым чувством» абсолютно верно ориентировались в таком тонком деле. Попадались и дипломированные, чьи вкусы огорчали дикостью…

Впрочем, я не об этом.

Сначала продавец подозрительно поглядывал на белобрысого незнакомого пацана. А однажды прогнал:

— Э, чего тебе, бола? Сам не берешь, другим мешаешь — шалтай-болтай не надо… Иди, иди гуляй!

На следующий день я все же купил в киоске книгу. В обложке песочного цвета. И называлась она «Всадник без головы». Сверху значилось кратко и красиво — Майн Рид.

Продавец, очевидно, одобрил мой выбор, потому что стал относиться ко мне благодушно. Я вроде стал своим… Он уже, как взрослому, предлагал посмотреть новинки.

Среди недели меня послали на базар за картошкой.

Ну как пройти мимо киоска? Я уже пристрастился к регулярному чтению, а киоск с новинками разжигал эту страсть.

В глаза бросился небольшой томик. Зеленоватый переплет. На нем изображено нежное белокорое, с черными подпалинами деревце в мелко-трепетной кудрявой листве.

Раскрыл наугад страницу.

Не бродить, не мять в кустах багряных Лебеды и не искать следа. Со снопом волос твоих овсяных Отоснилась ты мне навсегда.

Никогда я раньше не любил стихов. Учить стихи наизусть считал великим мучением.

Но тут…

Что такое? Непонятное чувство светлой и тревожной волной прошло по сердцу. Что-то перевернулось внутри меня и вокруг, стало иным.

Я глянул на цену книги, пошарил по карманам. Не хватило какой-то мелочи, сорока копеек. Эх! Я положил на место томик и ринулся домой.

В трамвае какая-то девушка, сероглазая, с развевающейся челкой, стрельнула взглядом в мою сторону и отвернулась к открытому окну. Я, должно быть, выглядел нелепо.

Не бродить, не мять в кустах багряных Лебеды и не искать следа.

Стихи сами по себе жили во мне особой музыкой.

Мама дала мне еще две рублевые бумажки. Даже не спросила, на что. Впрочем, наверное, она догадывалась о новой моей страсти…

— А где, где книга в зеленой обложке? — спросил я продавца запыхавшись. — Она тут лежала.

Продавец удивленно вскинул веки.

— Ийе, ее купил один йигит. Смешной такой. Высокий. В очках. Сказал: «Папашка, откуда такой книга?»

— А еще есть?

— Последний был. Зачем не предупредил, я бы спрятал, йигит сказал: «Замечательный шоир. Жаль, мал-мал жил. Давно его книга не выходил». Такой смешной йигит, совсем грустный.

Я брел домой без книги и картошки, забыв, зачем приходил на рынок. А настроение все равно было светлое, но чуточку печальное. «Сергей Есенин» — повторял я новое и навсегда родное теперь имя.

Передо мной приоткрылась какая-то тайна.

Но как ее разгадать, я еще не знал.

ДВУХКОЛЕСНАЯ РАДОСТЬ

Мне купили велосипед. Настоящий, взрослый. С кожаным седлом на пружинах. С багажником. И маркой на раме — «Урал». Нет, это был не велосипед, а двухколесная радость.

Надо слетать в ларек за хлебом — пожалуйста!

Забрать братишку из детсада — мигом!

Узнать, какой фильм в кино — с удовольствием!