Разноцветные дни
Шрифт:
Ведь у меня теперь надежный помощник — велосипед. Я на нем готов был куда угодно гонять, хоть на Северный полюс!
Я носился по улицам сломя голову и не знал: то ли ветер за мной гонится, то ли я — за ветром.
В глазах все мелькало — дома, калитки, дувалы, цветы вдоль оград…
Мама журила:
— И не надоело тебе крутить педали?
Я ретиво мотал встрепанной головой с застрявшим в волосах ветерком: нет! — и снова мчался по упругой, как мяч, колее.
Особенно мне нравилось ездить под вечер, когда
Я старался почаще мелькать возле окна Женьки Степановой — моей одноклассницы, мировецкой девчонки с редкими веснушками и вздернутым носиком.
Вот если бы только не ее гордыня…
Видите ли, ей купили аккордеон, и она теперь целыми днями, перебирая клавиши тонкими пальцами, разучивала ноты.
Иногда из окна доносился ее не совсем уже детский голос:
До завтра, до завтра…Какой-то дурацкий романс. Сколько раз можно повторять одно и то же каждый вечер?
До завтра, до завтра…И что с того, что у нее аккордеон? Зато у меня новенький велик! Пускай не задается и смотрит, как я ловко на нем езжу. Хочу — с руками, хочу — без… А еще могу положить на руль ноги, раскинув руки ласточкой, и лететь, лететь… Как в цирке! Вот так…
И тут под колесо подвернулся камень.
Я кувыркнулся через голову и очутился в пыли. Боль полоснула по плечу. Я открыл глаза и увидел над собой Женьку. Она быстро-быстро моргала ресницами.
— Тебе больно?
— Пустяк, — солгал я, еле поднимаясь с земли.
Расцарапанное плечо саднило. От боли в боку я предательски ойкнул. Женька подняла велосипед с еще крутящимися спицами и прислонила к дереву.
— Пойдем, — сказала она и потянула меня за руку к скамейке.
Я плюхнулся на теплую доску.
Женька вынесла из дома пузырек с йодом и бинт.
— Терпи, — приказала она и прижгла ваткой рану. — Ну как, теперь легче?
— Так себе, — буркнул я.
Она присела рядом.
— А почему ты меня никогда не покатаешь? — спросила вдруг Женька.
— Это можно. Это я запросто… Хоть сейчас.
— Сейчас не надо. А вот завтра…
— Что завтра?
— Прокатил бы ты меня за кожевенный завод, на клеверное поле. Там, говорят, перепелки поют.
— Хорошо, прокачу, — согласился я, втайне радуясь.
— Смотри, не забудь, — предупредила Женька.
Я однажды забыл вернуть ей тетрадку, которую брал, чтобы сверить свой ответ, поэтому сейчас густо покраснел и ответил:
— Постараюсь.
Встал и, силясь не прихрамывать, направился к велосипеду.
В открытое окно вслед донесся игривый Женькин голос:
До завтра, до завтра…Что за дурацкая песня? Будто лучше нет…
В назначенный час я посадил Женьку на раму, и мы отправились на прогулку.
След от колес змейкой петлял в пыли. Я лихо крутил педали. Позади остались продуктовый ларек, кожевенный завод, водонапорная башня, и перед нами распахнулась ширь.
Ветер тугой пахучей волной ударил с поля. Зеленый ковер расстилался до самого горизонта.
Мы остановились. Я положил велосипед у обочины.
— Ух, как здорово! — обрадовалась Женька и раскинула руки, будто хотела поймать и ветер, и эту даль, и солнце над холмами.
В сухих комьях глины перетирали крылышками цикады.
Из-под ног пружинками выскакивали кузнечики.
Женька находила в траве редкие васильки и ахала.
Потом она сорвала несколько цветков кашки и один протянула мне. Крохотный, с наперсток, с белыми пушистыми крапинами.
— Съешь и загадай желание, — улыбнулась Женька. — Обязательно сбудется!
Я, зажмурив глаза, проглотил цветок.
— Трусишка-зайчишка, — заметила Женька. — У него же вкус меда…
Она собирала какие-то неизвестные мне травы, и скоро из них получился душистый букет.
Женька опустилась на траву, видимо устала, и мне предложила взглядом сесть рядом.
— Тебе кто-нибудь из наших девчонок в классе нравится? — опросила задумчиво Женька.
— Нет, — соврал я (хотя мне втайне всегда нравилась она), и уши мои предательски запылали.
— Ну и напрасно. Вон Нелька-гимнастка — красавица!
— Подумаешь… А может, я никогда не женюсь! — гордо заявил я.
— Ну и дурак, — засмеялась Женька. И белые ее зубки дразняще перекусили пополам сочную травинку.
Солнце наполовину село за холмы. Вместе с сумерками повеяло прохладой.
— Пит-пит-лык, пит-пит-лык! — брызнул звук откуда-то из травы.
Женька приложила палец к губам.
— Поть-пилык, поть-пилык! — отозвался перепел с другого конца поля.
Над далекой проселочной дорогой поднялось облачко пыли. Это шли женщины. Они несли охапки срезанных ветвей тутовника. Для гусениц шелкопряда.
Мы с букетом трав и цветов возвращались на велосипеде домой.
Я не знаю, как пахнет солнце, и вообще имеет ли оно запах. Но в тот вечер, чувствуя близко загорелые Женькины плечи, я почему-то подумал, что они пахнут солнцем. И еще чем-то, чему нет названия.
К НАМ ПРОВЕЛИ ТРАМВАЙ
Как-то Рахмат объявил:
— На соседней улице рельсы кладут! Скоро и у нас будут…
Новость была ошеломляющей и приятной: не надо будет ходить далеко-далеко узкими переулочками к конечной остановке, где трамвай под номером восемь, натужно скрипя колесами и сыпля искрами, описывал круг.