Разноцветные дни
Шрифт:
Для них Юнус-глухой был «свой». Они никогда не гавкали на него. Подходили, обнюхивали — здоровались.
Глухоманной жил неподалеку от кожевенного завода в саманном домике. Держал огромную лобастую корову и продавал молоко и простоквашу.
Руки Юнуса-глухого пахли молоком и сеном.
На вечно небритом подбородке молочника торчали пучками волосы, точно колючки. А глаза были похожи на коровьи. Темные, влажные и грустные.
Мы, мальчишки, считали Юнуса-глухого личностью загадочной, таинственной. И для того имелись основания.
Жил
Кто не мечтал в детстве найти клад? Для чего? Известное дело: купить сколько угодно мороженого или съездить в гости к индейцам…
Двор богача Юнуса был огорожен плохо. Через провал в низком, осевшем дувале свободно проходили соседские овцы, козы, запросто гуляли по двору, щипая бедную зелень.
Лазили и мальчишки. Играли в «чилляк» — азиатская разновидность русского «чижика». Никого Юнус-глухой не прогонял. Наоборот, когда отыскивалось свободное время, стоял в сторонке и с каким-то странным для взрослого интересом наблюдал за игрой. Может, наши игры напоминали ему его детство?
Этого никто не мог знать.
Как-то вечером Акрам вдруг сказал:
— Клад — это здорово! Но чужое брать нельзя.
— Может, Юнус-глухой закопал, а после о нем вовсе и забыл, — с надеждой предположил я.
— Вот и хорошо, — подхватил Рахмат. — Ему все равно не нужен никакой клад. Пусть себе торгует молоком.
Интересно, что там спрятано, в этом зарытом сундуке?
Жгучее детское любопытство явно пересиливало наши представления о том, что можно и чего нельзя… Словом, мы подгадали, когда Юнус-глухой отправится в очередной раз разносить молоко, и, притащив с собой лопату, принялись, пыхтя от спешки и напряжения, рыть по очереди вокруг груши.
Ладони наши сразу взбухли мозолями: земля была сухой, неподатливой. Старались в основном мы с Акрамом. Рахмат же деловито поплевывал в горсти, приплясывал вокруг нас и лихорадочно подгонял:
— Поднажмите, ребята! Еще, еще…
Когда земля была хорошенько взрыхлена, Акрам с досадой швырнул лопату.
— Вранье все, нет никакого клада!
— Э-э, может, он зарыт под другим деревом?.. — теперь Рахмат схватил лопату и принялся долбить землю под черешней.
Увы, под черешней тоже не ждала нас пиратская удача.
Но клад, клад! Одна мысль о нем разжигала воображение, заставляла до крови натирать ладони.
Мы вскопали и под урючиной, и под орешиной, но вожделенного сундука с драгоценностями, словно в издевку, нигде не оказалось.
Сердитые и до изнеможения уставшие, мы расселись в тени под виноградником и тут… со скрежетом распахнулась калитка.
Показался с коромыслом и пустыми ведрами хозяин.
Мы привстали и плюхнулись обратно. Бежать было бессмысленно. Все равно обнаружены, остается лишь ждать законного возмездия.
Хозяин с подозрением посмотрел на непрошеных гостей, потом растерянно окинул взором двор. Вдруг легкая улыбка скользнула по утомленному его лицу.
Мы недоуменно переглянулись. Отчего он не кричит, не возмущается, не замахивается тяжелым коромыслом?..
Юнус-глухой меж тем прошел в глубь двора. Поставил коромысло и ведра возле загончика с коровой и только тогда подсел к нам. Мы на всякий случай отодвинулись.
— Рахмат, джаным, — спасибо, дорогие мои! — покачивая головой, заговорил молочник. — Совсем старый стал я. Руки болят. Ничего по двору не могу сделать. Хорошо помогли… окучили мои деревья!
Мы смотрели друг на друга и не знали: смеяться нам или плакать?..
— Чем вас отдарить, джаным, даже не знаю.
— Ну, ладно, мы пошли, — первым встал с места Акрам.
Мне тоже хотелось только одного: оказаться как можно дальше.
— Нет, нет! — отчаянно замахал руками Юнус-глухой. — Постойте, — он резво заковылял в дом, принес оттуда в белом платке свежие шарики курта и протянул нам: — Берите, берите, угощайтесь.
Когда мы были уже у калитки, Юнус-глухой окликнул нас:
— Ребята! Ваша лопат…
Рахим прихватил брошенный под виноградником инструмент незадачливых «кладоискателей», и мы выскочили на улицу.
Щеки наши пылали, как гранаты. Не знаю, как ребята, а мне, пожалуй, первый раз в жизни было так стыдно.
Конечно, о случившемся мы никому не рассказали. Мальчишки засмеют, взрослые застыдят… Юнус-глухой тоже молчал, но, встречая теперь кого-либо из нас, заговорщицки улыбался и обязательно предлагал выпить пиалу парного молока или замечательного самодельного кефира.
Пацаны — народ любознательный. И если раньше молочником мы интересовались как «владельцем клада», то после нашей «экспедиции» — вообще его судьбой. Она действительно оказалась необычной.
И Юнус был когда-то мальчишкой. Жил в крохотном кишлаке на краю пустыни. Бегал босиком по теплой пыли. Играл в «чилляк» и орехи. Пил из колодца солоноватую воду. С аппетитом уминал хрустящую, обсыпанную тмином лепешку. И помогал отцу пасти в пустыне овец.
Здесь, среди барханов, слушал, как в кустах полыни шелестят ящерицы и как, набирая высоту в утреннем небе, звенит крыльями пустынный соловей — джурбай.
Однажды отец ускакал в кишлак прихватить еды, а Юнус остался наедине с песчаными волнами и овцами.
Он и не заметил, как небо вдруг стало пепельным, вокруг засвистело, заскрежетало… Перед глазами все смешалось — и песок, и стадо, верх и низ.
Дальше Юнус ничего не помнил, что с ним стало, где он?
На третьи сутки его нашли какие-то проезжие люди у пустынного колодца, далеко от жилья. Мальчик, еле живой, позабыл свое имя, откуда он родом и что с ним стряслось.