Разноцветные дни
Шрифт:
— На преступление толкаете?
— Какое преступление! — взмолились мы. — Товарища надо выручить.
— Эх, огольцы-сорванцы, — осуждающе сплюнул под ноги Аскарьянц, но в голосе его мы почувствовали нотку сострадания. И постарались развить успех.
— Ладно, — согласился наконец он. — Но смотрите, чтобы в последний раз!
К визиту в школу керосинщик готовился словно в театр. Умывался целых полчаса, еще полчаса безуспешно приглаживал проволочную свою шевелюру.
Новенькие брюки-клеш, клетчатый пиджак, из-под
За десять шагов от него веяло одеколоном «Шипр». Однако именно роскошная праздничная экипировка керосинщика едва не погубила задуманное дело!
На полпути к школе нам встретилась тетя Марта. Удивление на узком ее лице быстро сменилось гневом.
— Ах, вот ты какой! — задохнулась она. — Пока я на работе, вырядился — и к ней. Ну я тебе покажу! — Марта схватила опешившего мужа за плечо и с силой потянула домой.
— Тетя Марта, подождите, — в отчаянье остановил ее Рахмат. — У нас… у нас в школе утренник, и мы пригласили почетным гостем дядю Аскарьянца.
Марта с недоверием посмотрела на нас, потом на мужа.
— Какой из него гость, да еще почетный?
— Прежде чем браниться, надо выслушать, — наставительно произнес несколько оправившийся керосинщик. — «К ней»… Постыдилась бы при детях.
Но мы не поняли, чего тут надо стыдиться и что такое «она».
— Я тебе выслушаю, — проворчала Марта, вроде бы остывая. — Смотри мне, одна нога — в школе, другая — дома!
Она еще долго смотрела вслед — пока нас совсем не скрыли деревья.
Всю оставшуюся дорогу наш бедный Аскарьянц сопел, будто провинившийся и наказанный первоклассник. Из его бормотания мы поняли только, что «никогда в жены не надо брать ревнивую кобру». Словно нам вот-вот предстояло жениться…
Школа наша одноэтажная. Окна учительской были распахнуты. И мы с Акрамом со двора хорошо слышали и даже видели Юрия Семеновича с Аскарьянцем. Рахмат же вообще предусмотрительно остался за воротами.
— Так, значит, вы отец Рахмата? — переспросил Юрий Семенович, окидывая недоверчивым взглядом керосинщика.
— Разумеется, — с достоинством произнес Аскарьянц, но даже мы заметили, как сквозь синеву его щек проступили красные пятна.
Глаза Юрия Семеновича вспыхнули пронзительным светом проницательности. В «отца» он не поверил, но за отчима, наверно, странного посетителя принял… Помимо прочего, уж очень непохожими смотрелись бы «отец» и «сын», если их поставить рядом!..
— Вам известно, что натворил Рахмат?
— Да, он мне рассказал все сам.
— Видите ли, осел сорвал урок…
— Какой осел? Мой осел?
Юрий Семенович не выдержал, хмыкнул.
Мы тоже не удержались, захохотали.
Действительно, Аскарьянц-то имел в виду свою рабочую скотинку, к скандалу отношения не имевшую. Ведь Рахмат поймал первого попавшегося ему в махалле ишака.
Учитель выглянул в окно, погрозил пальцем:
— Не мешайте работать!
Беседа продолжалась на высшем дипломатическом уровне.
Итак, услышав про «осла», Юрий Семенович проглотил улыбку:
— Что вы, что вы! Я имел в виду не вашего… гм… наследника, а вульгарного, то есть обыкновенного осла…
Аскарьянц в беседе с Юрием Семеновичем держал себя тоже весьма солидно. Он не размахивал руками, как иные отцы, не грозил выпороть ремнем нашкодившего отпрыска, словом, не грубил, а только кивал головой: «Непременно учту», «Постараюсь повлиять», «Впредь не допущу».
Где он только наслышался таких слов!
— Вот и хорошо! Сразу видно, что вы интеллигентный человек, — потряс ему на прощание Юрий Семенович руку. — Рад был с вами познакомиться.
На улице вспотевший Аскарьянц скинул с себя пиджак, сорвал галстук и семимильными шагами устремился домой.
Мы еле поспевали за ним, а он на ходу широко размахивал руками и изливал на наши невинные головы свое негодование:
— Все! Клянусь: в последний раз. У меня тоже нервы не железные! Я честный человек, а вы… а вы…
На другой день керосинщик поостыл. Но мы ощущали себя виноватыми перед ним. И чтобы искупить вину, меньше шкодничали и уроки старались учить назубок.
Правда, потом Аскарьянц не раз еще выручал нас. Например меня, когда я нечаянно разбил мячом стекло в ларьке. И Акрама… И все это наш друг керосинщик делал в «последний раз».
КИЧИК-ПАЛВАН
Раньше я никогда не видел лилипутов. Ни в книжках на картинках, ни в кино. А в цирке еще не посчастливилось побывать.
Высоких людей в нашем городе я часто встречал. Даже одну настоящую великаншу. Высоченные: дядьки смотрели на нее снизу вверх, а она, стройная и прямая, плыла поверх толпы, будто корабль в океане.
Потом я узнал, что эта великанша знаменитая спортсменка, чемпионка по баскетболу. И я сразу же от всего мальчишеского сердца зауважал ее. Жаль только, что игру чемпионки ни разу не видел. Телевизор тогда был еще большой редкостью.
Но вот лилипутов… Не встречал — и все! Только слыхал, что бывают такие.
И вдруг в нашей махалле объявился… самый настоящий лилипут. Он невысокому Рахмату не доставал макушкой до плеча.
Лилипут был в каштанового цвета брюках, тщательно отутюженных, в белой безрукавке, под мышкой торчала пачка газет. Лицо морщинистое, точно высушенное яблоко, а сквозь седину волос проглядывало крохотное солнышко-плешь.
Взрослые говорили, что лилипут служит на кожевенном заводе бухгалтером. Работником он считался отменным, дисциплинированным. За полчаса до гудка семенил уже по нашей улице. И всегда с газетами.