Разного пазла части
Шрифт:
Вымыв посуду, и присев за стол с намерением в спокойствии выпить кофе, а после приняться за дела, вспомнила о записке.
Вытащила из кармана лист, перечитала. Поморщилась.
Позвонить и правда стоило, только лишь потому, что с родственника станется приехать лично. Избытком гордости, в отличие от меня, он никогда не страдал, и являлся тогда, когда ждала меньше всего. Иногда спустя месяц с последнего звонка, иногда через год. А звонил раз в неделю – узнать, здорова ли, все ли в порядке.
Его забота бесила меня.
И все же,
– Здравствуй, милая, - ответил он, когда я уже не чаяла дозвониться. – Рад, что ты перестала бунтовать.
Ну, это спорное утверждение. Рано обрадовался – хотела сказать, но передумала: спорить с ним, что дуть на ветряную мельницу.
– Со мной все хорошо, приезжать не надо, - буркнула неприветливо.
– Расскажи мне новости, - попросил родственник, - ты давно не звонила.
Поставив локти на стол, я прикрыла глаза свободной ладонью. Тяжело разговор давался. Тяжко.
– Всё как всегда, - голос некстати охрип, кашлянула.
– Когда мы виделись последний раз, ты ездила на мотоцикле и носила серьгу на брови, - почувствовала, как он усмехнулся. Горько. – Всё так?
Я потерла заросший, белесый шрамик под правой бровью, покачала головой - как давно это было. Неужели мы столько не виделись? Кажется, будто совсем недавно он приезжал, кричал, хватал за руки и обещал увезти, если не образумлюсь.
– Нет, я купила машину.
– Нашла работу? Деньги со счета ведь не снимала, - утвердительно сказал последнее, но я представила, как он бровь приподнимает и склоняет голову на бок. Любопытствуя.
– Да, нашла.
Слышать его голос было невыносимо. Он возвращал меня в прошлое, и годы, прожитые без него, как шелуха разлетались, будто и не было их.
Сердце продолжало неистово колотиться.
– Мне волноваться?
Лис. Хитрый лис. Знал ведь - и где работаю, и кем.
– Нет.
– Хорошо.
Не было ничего хорошего ни в нашем разговоре, ни в наших жизнях, от которых мы бесконечно устали. Моей реальностью стали частые переезды, томление в съемных, чужих квартирах, регулярные смены внешности, мест работы – наивная глупышка, все убежать пыталась.
Его реалиями являлись роскошь, комфорт: блеск натертых воском поверхностей, золоченые статуэтки, тончайший фарфор. Власть, которой он совершенно не дорожил, но, она все равно плыла к нему в руки, льнула, а Фортуна – предательница, улыбалась все шире и шире. Он видел забавную игру, в том, чтобы находить меня. Снова и снова. Звонил на новые номера, едва я покупала сим-карту, отправлял электронные письма, иногда содержащие только глупые смайлики. Приезжал. И стоило мне глянуть в глазок, как сердце в пятки проваливалось.
Помолчали. Сказать хотелось много, закричать, чтобы в покое оставил. Да только знала – не оставит. Пока жив кто-то из нас, фарс будет продолжаться.
–
По коже мурашки побежали от зова, от слов несказанных. Тайных.
– Мне пора, - опустила голову на прохладную столешницу, губу закусила, чтоб не расплакаться.
– Позвони в срок, не затягивай. И да, касаемо соседа с первого этажа – если он еще раз пригласит тебя на свидание, я прострелю ему колени. До скорого.
Отбросила трубку прочь, словно она вдруг раскалилась.
Отчаянно рассмеялась.
Только что, в очередной раз, мне дали понять, что не просто присматривают – следят.
И, не стоило с насиженного места срываться, подстригаться, делать лишние движения. От возлюбленного все равно не скрыться.
Такая вот иллюзия свободы, мать ее.
***
Мне было четырнадцать, когда мать вышла замуж второй раз. Она оставила память о светлом образе отца в прошлом, отказалась от семейных фотоальбомов и нагоняющих уныние поездок на кладбище, заменив это свежим бракосочетанием, связанными с ним хлопотами.
«Мне слишком больно, нужно отвлечься» говорила родительница, закусывая губу.
Она поглядывала на меня все реже и реже, словно одним только видом я причиняла ей неудобства. «Ты слишком на него похожа» полюбила она говаривать после похорон. Кривила губы и уходила прочь, растирая виски пальцами, будто бы те принимались болеть.
Я не верила в ее скорбь, потому что та отдавала позированием и шаблонностью фраз. Разница между нами заключалась в том, что я выла ночами в подушку, заламывала в отчаянии пальцы, мать же ходила по магазинам, подбирая очередной вдовий наряд, а принимая многочисленных гостей, утирала совершенно сухие уголки глаз шелковым платком.
Папа умер молодым, внезапно. В один из дней привычно пошел на работу, где ближе к вечеру у него случился обширный инфаркт. До больницы не довезли.
Новый материн муж был на шесть лет ее младше, но в свои двадцать восемь уже имел приличный капитал, шикарный загородный дом, куда мы переехали. Наверное, ей льстили его богатство, молодость, и сам факт, что в жены он выбрал ее. Стоило признать, смотрелись они ровесниками и тот факт, что никто не подозревал о материном возрасте, тоже тешило ее самолюбие.
Тот период жизни был мрачным. Я тосковала по отцу, от горя и юношеского максимализма ввязываясь в неприятности. На мать и ее прохладцу было плевать – привыкла. С ранних детских лет мной занимался отец, пока она ездила на сьемки, показы, дефиле. А вот предательство ее – в виде замужества, отозвалось протестом. Я нарочно ввязывалась в дурные компании, курила травку, орала глупые песни (из репертуара «Сдохни, сука, сдохни!») на пару с такими же никому не нужными подростками. Мы с ней никогда не ладили. Наверное, поэтому я не надеялась быть услышанной и бунтовала исключительно для себя – только для того, чтобы знать: я не смирилась с ее предательством.