Разнообразно об обычном. Сборник рассказов
Шрифт:
В помещении было душно, все броневые заслонки закрыты, металлические двери обжаты поворотными рычагами. Дневной свет, ветер, брызги, волны – это всё осталось снаружи. Внутри: холодный свет ламп, духота, прорезиненный запах сохнущей робы, вибрация и гудение судового двигателя.
Спуститься по трапу во время сильной качки – это тоже непростая задача: в зависимости от того, на какой борт крен, трап был или «спуском в колодец», или «коридором с кривым полом»; и всё время быстро менял угол наклона. По нему и так-то перемещаться не просто, нужна особая сноровка, а тут ещё и эти меняющиеся углы – риск разбиться, в момент, когда трап уйдёт из-под ног, максимален.
Вечером, поднимаясь на мостик, парень чувствовал, что вот теперь шторм набрал силу: помимо килевой и бортовой качки добавились ещё и ощутимые удары по корпусу судна. А падения и взлёты стали очень амплитудными. Каждый шаг Алексей контролировал, крепко держась руками за поручни вдоль коридоров – он себя почти подтягивал, а ноги на палубе вытанцовывали замысловатые кренделя, перестав быть обычной опорой организму. Передвижения напоминало, как если бы альпинист карабкался на скалу во время землетрясения и при этом его ещё и дёргали за верёвки в разные стороны.
Поднявшись на ходовой мостик, Алексей немного постоял, закрыв глаза, чтобы привыкнуть к темноте, а затем взглянул на карту – «Шенск» выходил из Бискайского залива и скоро должен был повернуть на юг, курсом вдоль побережья Португалии. Для себя парень машинально отметил координаты: сорок три (с мелочью) градуса северной широты и девять (с минутами) градусов западной долготы.
На мостике, помимо помощников: третьего (заступающего) и старшего (сменяющегося), которые в штурманской рубке делали записи в журнал и сверялись с приборами, записывая показания, находился лично капитан. Сам. Он стоял точно в центре мостика, широко расставив ноги, и обеими руками крепко держался за выступающий край обшивки, глядя в иллюминатор на накатывающиеся валы и о чем-то напряженно думал, лицо его было встревожено. Нос теплохода описывал замысловатые фигуры под ударами волн, погружаясь в волны и поднимая белую пену, сразу же бросаемую на бак судна, как, что половина была полностью скрыта.
Алексей, балансируя телом, наклоняясь почти под тридцать градусов, подошел к штурвалу и пожал руку Юре, который стоял возле рулевой колонки, держась за неё:
– Как тут? – шепнул Алексей.
– Скоро поворачивать, – Юрий кивнул на капитана, – Нервничает. Видишь, как волна идёт. Будет точно в борт.
– Как «Феликс», держит? – спросил Алексей, намекая на авторулевого, которого матросы между собой, шутя, называли «Железным Феликсом».
– Держит пока, но рыскает сильно. Балов девять точно будет. Ладно, пойду я. Разрешите смениться, – Юра громко обратился к капитану.
Капитан обернулся, окинул взглядом обоих матросов:
– Меняйтесь, – кивнул он. И затем сразу обратился к помощнику, – Витя, что там с поворотом?
Третий помощник выглянул из штурманской:
– Александр Михайлович, сейчас определюсь и можно поворачивать.
– На какой ложимся? Сто восемьдесят два?
– Как обычно, – подтвердил «третий»
Капитан взглянул на Алексея:
– Возьми управление, пообвыкни.
– Есть, – матрос переключил рычаг на рулевой колонке, – Курс двести десять.
Управлять длинным и тяжёлым судном в шторм – это непросто. Обычно неопытные рулевые не учитывают инерцию и начинают крутить штурвал, как будто управляют электромашинкой в парке аттракционов, стараются следить носом судна за стрелкой компаса и ожидают мгновенной реакции на поворот руля. Но картушка компаса реагирует на каждый удар волны отклонением градусов на десять – пятнадцать: это что же сразу рулить? – волна через некоторое время пройдёт, колыхнув баком, и нос судна сам вернётся на прежний курс, до следующей волны. Но если не управлять – мощь океана развернёт – таки постепенно посудину, которая перед стихией равна щепке. А ещё у руля в воде есть инерция, и пока-а это само судно отреагирует… Да и удары волн непосредственно в руль, тот что под водой, на курс влияют. В общем, только опыт в помощь. Но у каждого теплохода свой характер. Когда – то давно другой теплоход, на котором приходилось походить Лёше, за непредсказуемость поведения при резких поворотах был в народе прозван «Фантомасом», хотя, конечно же, у него было нормальное название.
Алексей, держа руки на штурвале, и стараясь удержать равновесие при сильной качке, недолго понаблюдал, куда уводит нос и насколько поворачивается картушка при крене, затем немного повернул руль.
– Ну, как почувствовал? – спросил капитан, не оборачиваясь, так как всё ещё разглядывал атакующие валы.
– Вроде нормально, – подтвердил Алексей, – слушается.
– Витя, – громко позвал «мастер» штурмана, – что там со временем?
– Можно поворачивать, – отозвался «третий»
– Курс сто восемьдесят два, – четко произнёс капитан.
– Понял. Сто восемьдесят два,– отрапортовал рулевой и повернул штурвал.
Секунд двадцать ничего не происходило, но затем нос пошел влево и тут же в правую скулу «Шенска» океан нанес мощный удар тяжёлым валом – нос переместился скачком, а сам теплоход начал валится бортом к подошве волны. Алексей едва не упал, настолько большим стал наклон. Капитан также напрягся и уперся рукой в стойку возле иллюминатора. В штурманской рубке что-то упало, а Виктор чертыхнулся.
– Что там, – спросил капитан, – что упало?
– Лампу зацепил. Нормально всё, – ответил штурман,– Леша ты резко не закладывай, а то перевернёмся.
– Я не резко, лево десять положил, – оправдывался рулевой, – но волна ударила.
– Что на курсе?– поинтересовался капитан.
– Держу сто восемьдесят два, – Алексей смотрел, как картушка мотается от цифры «сто пятьдесят» до «двести десять».
– А с креном как?
Виктор аккуратно, держась за что только можно, добрался до места рулевого и включил лампочку над кренометром:
– Тридцать семь градусов.
– Да, неплохо закладывает, – буркнул капитан.
А в это время справа накатывал очередной вал. Набрав силу в открытом океане, подгоняемый ветром, гребень высотой был почти вровень с мостиком и тянулся в обе стороны докуда доставал взгляд. Или это так казалось потому, что ночь, а ночь искажает размеры предметов. Как бы то ни было, но «Шенск», только успев выровняться, максимально упав к подошве волны, уже снова начинал валится налево, поднимая правый борт. Вал напирал, грозя накрыть. В иллюминаторах левого борта небо исчезло – только бушующее море. А справа… стена неумолимо надвигающейся опасности. От напора воды корпус судна стонал и был готов переломиться. Когда создалось визуальное ощущение, что мачты проткнут волну и в это отверстие нырнёт в глубину весь теплоход, капитан, цепляясь за стойку и стараясь удержаться на ногах, обернулся к рулевому: