Разношерстная... моя
Шрифт:
Счастье было на последнем издыхании: лаз караулили, но всего-то двое. Причем, бесстыже валяясь на разостланном плаще. Вылезающую из хода змею они, понятно, не приметили. Когда первый взвыл дурным голосом и подскочил, тряся укушенной рукой, второй закрутился на месте. И нелепо вскидывал ноги, разглядывая, что там под них попадается. Попался один из валяющихся тут же шлемов. А потом метательный нож, что прилетел со стороны брошенного на произвол судьбы лаза.
– А тут нет рычага? И его бы сломать, – разглядывал Таймир стены вдоль спускающихся вниз ступеней.
– Есть, – мрачно буркнула Ялька, кусая губы и пялясь куда-то в пустоту. – Он сказал, что его долго ломать.
Она развернулась и пошла прочь. Таймир нагнал ее, схватил за
– Чего это с тобой?
– Люди злые, – нехотя призналась она в причинах скверного духа. – Он сотворил эти рычаги. Он был здорово умный. И добрый. А король повелел бросить его в темноте. И кормил скверно. Убивать-то не стал. Думал, пригодится, коли чего там сломается. А как бы он пригодился, когда его голодом морят?
– Думаю, морили его слуги, – рассудил Таймир. – Сами, небось, жрали, что ему положено было.
– Люди злые, – сухо бросила Ялька.
Дернула плечом, сбросила его руку и, оборотившись волчицей, затрусила вперед. Таймир огляделся. Темнело. Невдалеке высилась городская стена. Вокруг жидкий по меркам Антании лесок. Небо заволакивало тучами. Он устал, как собака, да идти надо. Ялька уже пропала из виду, но направление он уловил. Да и она вернется, коли что. Таймир зло сплюнул и потопал прочь скорым шагом. Нужно убираться отсюда подобру-поздорову, покуда опасливый герцог не наслал на них еще одну стаю своих псов. Теперь, когда он выбрался из дворца, попадаться хотелось еще меньше.
Глава 9
Глава 9
Челядинка государыни так тряслась со страху, что чуть ли не бегом бежала, указывая им путь. И не порыкивай на нее время от времени, так дура и вовсе бы сиганула в один из темных углов кремлевского подземелья. А там поминай ее, как звали! Государыня после вздует за непослушание – это уж, как водится. Но в сей момент дурища о том и не помышляет. Ей лишь бы убраться отсюда подобру-поздорову. Будто бы все это подземелье для того и рыли, чтоб только ее загубить – тоже, нашлась бородавка знатная! Много они тут о себе понимают – все эти холопы, которым кремлевским служением во все дыры надуло. Того и гляди, от спеси холопской полопаются, так их с нее пучит. А эта… Вран ощупал взглядом ссутулившуюся девичью фигурку, меленько перебирающую впереди ножонками в ладных сапожках. Ее крепкий зад лишь на то и годен, что пошире раскинуть ляжки. Спина узкая. А впереди-то сиськи пудовые колыхаются – на чем только и держаться при такой-то сухой хребтине? Затылок вдавлен в плечи до невозможности. Вон, даже коса дрожмя дрожит от ужаса… Ну, да что в той косище за сладость? Пук волос бессмысленный… Хотя, ежели девку за ту косу цапнуть, да мордой в стол. Да сарафан-то задрать и вдуть промеж ног со всей мощи. А косу на руку намотать да на себя попятить! Вот тогда уж эта кобылка под ним запляшет. Завизжит отчаянно, задом-то закрутит, коленками засучит…
В штанах екнуло и вздумало напрягаться не ко времени. А оно и впрямь не ко времени – осадил себя Вран и оглянулся. Первая пара его мужичков волокла под руки старуху – ноги безвольно шоркали на каменном полу, разъезжаясь пятками. Бабка хилая, бессильная, но отчего-то государыня велела держать ее за руки накрепко. Дескать, волю этим ее ручонкам ворожейным давать никак нельзя. К чему бы этакие предосторожности? Уж будто бы заколдует! Брехня все это. Кабы могла, так еще там, в сельце бы том занюханном расстаралась, лишь бы в лапы не даваться. А она улепетывала со всех ног, ища нору, куда б забиться. Да верещала на весь свет, словно до нее кому есть дело. Сельчане и носа не высунули, покуда наезжие молодцы не скрутили гостей неведомых да не закинули в воз крытый. Сами забились по щелям тараканами шпареными и ни единым усом наружу не ворохнулись.
Хотя… Зелий этих всяких у Отрыжки и вправду целая куча. Там, небось, не все во исцеление хвороб разных. Есть и такие, что сами любую хворобу в крови раздуют. А то и вовсе на тот свет наладят за три биения сердца – ты и чирикнуть не поспеешь, как кондрашка хватит. Да, не простая бабка, заковыристая. Ишь, как государыня-то за ней охотилась! Будто за вражиной кровной. А какая из бабки вражина? Понятно же, что охота шла за ее головенкой – что-то из нее выудить потребно такого, о чем лучше и не помышлять. Не любопытствовать, покуда из тебя самого это что-то клещами не потянут. Впрочем, Вран тем любопытством ни разу не замарался, оттого и государыней ценим. Уж, каких только дел для нее не вершил… О которых и понимать не след – себе дороже. И поминать зарекся, дабы случаем не сболтнуть и в единой буковке.
А бабка точно не проста. Вся эта ее разбойная подноготная – хрень полная. Кому до нее есть дело? Нет, судя по той стае охотничьих соколов, что на нее спустили, эту старую ворону простыми силками не возьмешь. Государыня-то по ее поимке велела минуты лишней не терять. Гнать немедля в Стольноград без любых каких остановок. В седле жрать, с седла ссать, а спать и вовсе позабыть. Как велено, так исполнено: слово в слово. За три дня до столицы долетели. Одним лишь и тревожились: как бы Отрыжка не загнулась при такой-то старательности. А эта сука еще и добавила: еды-воды не принимала. Силком поили, да пасть хлебом забивали. В возке валялась кулем бессловесным, прям под себя и срала, и мочилась. Даже с дедом своим ни словечком не перемолвилась, как не прислушивались.
Вран и в другой раз не удержался, обернулся. Глянул поверх поникшего в лапах дружинников старушечьего тела. Припомнив о старике, он чуток захолодел грудью. Все ж таки… Да-а! Как ни крути, а за его спиной нынче волокут…, может, и саму смертушку для них для всех. Коли разбойники прознают, кто наложил лапу на их Батю, никого не помилуют. Сотню казней для каждого измыслят. Оно, сам-то старик не голова над всеми разбойными ватагами Антании, да власти особой не имеет. Однако и не прыщ давленный. В самом Стольнограде, почитай, пять наипервейших вожаков за него горой стоят – один Юган чего стоит! А Бойчета? Вот уж выродок беспредельный. Сучий потрох! А за Батю цепко держится. Вран слыхал, будто через старика эти двое вожаков большую силу взяли. Что-то он им там толи устроил, толи научил чему, но богатеют скоты не по дням, а по часам. Нынче уж и не всякий державник на них хвост поднимет. А Тайная управа так и вовсе с ними приятельствует неприкрыто.
То-то государыня на Хранивоя поглядывает неласково – это многие приметили. Даже к Врану подкатывала, дескать, не глянется ли ему в Тайной управе головой стать? Это матушка хватила, не подумавши! Нашла дурака необъезженного! Да уж с этим-то кормилица обломится, как простая. Тут ей вся власть ее не в подмогу. И не один Вран – все его мужики махом слиняют куда подальше, едва она только-только ножкой притопнет да насупится. Им при ней, конечно, сытно и не обременительно, но и без нее не пропадут. А вот она без них еще долго по всяким псарням отираться будет. Да головушку свою державную ломать: как оно под личиной пса незнакомого распознать такого же Врана, какого она упустила по горячечной женской глупости? Ее доверие к своим псам стоит куда дороже, чем их доверие к ней: они-то ей ни на грош не верят! Она вон нынче с разбойным людом их столкнула, а завтра отречется от них запросто, как прижмет по-настоящему. А оно прижмет…
И в третий раз Вран бросил взгляд на Батю. Вот это уж точно напрасно: старик встретился с ним глазами и криво ухмыльнулся. В единый миг наобещал всякого и разнообразно. И в тех обещаньях ни пустого бахвальства, ни трусливой попытки выкупить свою жизнь – так оно все и станется. Стоит разбойничкам проведать, чьи руки скрутили шею Бате, и прежние мучители сами кровью умоются. А они проведают. Так что? Стало быть, пора с государыней распрощаться? Самим от нее отречься, покуда не поздно? Выходит, что так. Вот получат они сполна за нынешнюю услугу и…