Разношерстная... моя
Шрифт:
– Не полагался бы, не заручился бы твоей помощью, – вздохнул Хранивой, любуясь высоким да ладным племянником.
Своей семьи у него отродясь не было. Даже детишек не настрогал. Хотя погуливать и в молодости не дурак был, и нынче себе не отказывал. Шлюшек честных не жаловал – брезговал. А вот жен приличных, но гулящих, мимо не пропускал, коли уж им не терпелось. Короче, одна у него и была семья, что старшая сестра-вдовица да ее детишки. Ну, племянницу-то замуж выпроводили, да и с глаз долой, не позабывая одаривать подарками в подходящие случаю дни. А вот Таймир был его гордостью. Хранивой поднимал его с пяти лет, заменив отца и наставника
– Все, уходим, – покончил с обучением старшина и махнул рукой.
Им подвели коней, и вскоре на широком дворе Бати от державников и след простыл.
Причем, простыл навсегда, чему, впрочем, никто и не дивился. Батя, поднявшись на ноги, занялся харчевней, подыскивая новых служек из доверенных семейств. Юган тоже подбирал в новую ватагу товарищей, а это, как известно, докука та еще. Закрутившись, оба начисто позабыли про неведомую девчонку, с которой им толку было ни на грош. Отрыжке, понятно, отдарились, но и только: бабка пропала. Батя не сразу и уразумел: прошел, почитай, целый месяц, а от подруги ни слуха, ни духа. Обеспокоившись, как-то вечерком он навестил ее невзрачную избушку на самой воровской окраине, «добрая» слава которой защищала Отрыжку почище державной дружины. Та встретила его неприветливо. И, было, попыталась выставить за порог. Но Батя тотчас позабыл о напускном своем благочинии и вперся в дом бесчинным тараном. Придирчиво огляделся, плюхнулся на крытую ковром лавку и потребовал объяснений. Благойла свет Вуколова дочь уселась рядом и сумрачно наблюдала за копошащейся на половице малявкой. Та охотилась на кота, что пытался отвоевать себе нагретое солнечными лучами местечко. Но неугомонное дитя втягивало его в насильственную игру с тереблением хвоста. В глаза бросалась ее рубашонка: не льняная или даже шелковая, а из дорогой замши тончайшей выделки. Детвору сопливую сроду в такое не рядили.
– Добро, – наконец-то буркнула Отрыжка и пригрозила: – Скажешь кому, так не посмотрю на любовь нашу медовую. Так и знай: отравлю, и не заметишь. Не убережешься.
Батя крякнул, потеребил седую бороду, зябко повел плечищами и согласился:
– Коли такое дело, слово даю, – выудил он из-за пояса нож и поцеловал лезвие.
– Яличка! Ягодиночка моя медовая! – покликала Отрыжка, не сдвинувшись с места и даже вцепившись в лапищу дружка обеими руками.
– Чего за имя такое диковинное? – удивился Батя.
– А как мою лапушку кличут? – заместо ответа проворковала Отрыжка.
Темноглазая кроха, выпустила из ручонки полосатый хвост. Обернулась и, не исковеркав не единой буковки, четко произнесла:
– Ялитихайри.
– Этого уж мне сроду не осилить, – пояснила старушка. – Вот и кличу Ялькой. Откликается и ладно. Яличка! Солнышко мое пушистое, а как мы с котиком играем? Кис-кис-кис! Как мы с нашим Хлюздиком-полосатиком играем?
Батя хмыкнул, но мысль о том, что Отрыжка свихнулась, так и застряла на полпути. Ибо на его глазах девчушка вдруг оторвала от пола попку, встала на карачки и… Белесая пелена, облепившая ее, была непроницаема. Но, по очертаниям Батя дотумкал: что-то там с малявкой происходит не то. Недоброе что-то.
– Вот тока мне вякни, – грозно прошипела Отрыжка, и в бок уперся ее кулачок.
Он знал, что там зажат крохотный – острей острого – ножик с мазаным ядом лезвием. И верил: подруга сотворит, что вознамерилась, коли уж взялась грозить. А дымка, меж тем, рассеялась. И перед опешившим гостем предстал… второй кошак! Один в один Отрыжкин, но раза в два крупней. Хлюзд – прозванный так за криводушие и повальное жульничество – подскочил и разорался. Его новоявленный собрат залепил скандалисту зуботычину, и Хлюзд позорно бежал.
– Ялька, поди ко мне, – преспокойно окликнула Отрыжка, выуживая из кармана домашнего сарафана леденцовую рыбку. – Глянь-ка, чего дам.
Громадный кот мигом подлетел к бабке, на ходу обметавшись белесой пеленой. Десяток ударов сердца, и вот уже на колени к Отрыжке забирается темноглазая шалунья. Да счастливо блеет при виде лакомства. Бабка усадила ее поудобней, прижала к груди и принялась оглаживать головку с опрятно сплетенными косичками:
– Вкусно, Яличка?
– Вкусно, – чирикнула девчушка и целиком загнала в зримо растянувшийся ротик слишком крупную для него добычу.
– Выходит, оборотень, – наконец-то, выдавил из себя Батя.
– Оборотенка, – призналась Отрыжка. – Затем на нее и охотились. А вериги те, видать, ее от обращения удерживали.
– На кой столько-то? – недоверчиво пробубнил старик. – Кота, небось, и за шею довольно прихватить, чтоб…
– Кота да, – оборвала его Отрыжка. – Да вот тока намедни Хлюзд крысу притащил. Хотела, было, рушником его приголубить. А моя Ялька возьми, да обернись крысой. Крысищей – меня аж подкинуло. Хлюзд – тот полдня в оммороке придуривался. А на другой день, гляжу: в переулочке ребятишки ужика дохлого таскают. Выкупила за медяшку, домой притащила.
– Да, ужом-то она из ошейника уйдет, – догадался Батя, уже оправившись и даже глянув на оборотенку с интересом.
– Ага. А подрастет чуток, так и волчицей перекинется. Да загрызет кого нужного. А там уж мы и до медведя дорастем.
– Не, медведя не потянет, – весомо опроверг Батя и выудил из поясного кошеля узорный пряник.
Ялька взвизгнула и ловко зацапала подарок – старик только крякнул, пораженный быстротой ее ручонок.
– Ты мне ее не балуй, – строго указала Отрыжка и вознамерилась, было, отнять подарок.
Но ушлая оборотенка порскнула с бабкиных колен, утащив добычу подальше от придирчивой радетельницы.
– Медведем у ней не выйдет, – повторил Батя, по-хозяйски разглядывая Яльку. – Вон кота она один в один на свой росточек сделала. Думаю, и крыса такой же была?
– Пожалуй, – согласилась Отрыжка. – Так чего делать-то станем? Чего-то мне боязно за нее. Не ровен час, кто подглядит, так прибьют же. Добро бы тока меня, а то ведь и ее…
– Учить станем, – оборвал ее пустые сетования Батя. – Вот как научим сторожиться, так и защитим. С нас и спрос. Слышь, Ялька, учиться станешь?
Двухлетняя сопля на полном серьезе глянула ему в глаза и твердо постановила:
– Стану.
И тут он отчетливо разглядел, как черные ее глаза, обрели цвет темной южной сливы. Да еще тут же и меняются обратно от сине-красного до беспроглядно темного.
– А слушаться деду будешь?
– Буду.
– Вот и ладно, – довольно осклабился Батя. – Не тужи, мать, – сгреб он своей лапищей безвольную руку Отрыжки. – Подымем девку. Подучим. А там уж, как боги повернут. Все одно, на всю жизнь не загадаешь, как оно там станется. Поживем, так и увидим. Ялька, собаку хочешь?