Разобщённые
Шрифт:
— Тебе понравится в Убежище. Кормёжка что надо. Правда, пованивает чуть-чуть, но это ведь ничего?
— Ч-что?
Смех со всех сторон. В машине четверо, а то и пятеро. Но в глазах пока ещё пелена, и посчитать он не может.
— Обожаю это выражение на их физиономиях, — говорит женщина. Её лицо возникает в поле зрения пленника, она улыбается. — Знаешь, как транкируют сбежавших львов, чтобы вернуть их в безопасный вольер, пока они чего не натворили? Ну вот, сегодня ты — лев.
«Привет,
6
Бладхаунд — порода собак, у которых, как утверждают, самое тонкое обоняние.
Убежище располагается в здании канализационного коллектора. Автоматического. Работники коммунальных служб сюда и носа не суют — ну разве что произойдёт какая-нибудь поломка.
— К запаху привыкнешь, — сказали Старки, вводя парня внутрь.
Верится с трудом, но оказывается, что это правда. Наверно, обоняние быстро соображает, что этой битвы ему не выдержать, и просто сдаётся на милость победителя. К тому же кормёжка действительно отменная, и о вони забываешь.
Убежище — это самая настоящая чашка Петри тоски и страха. Их излучают дети, от которых отказались родители, что означает — хуже этой тоски, этого страха на свете не бывает. Драки и ссоры по любому, даже самому смехотворному поводу здесь обычное дело.
Старки всегда был прирождённым лидером для всяческих отверженных, изгоев и отщепенцев, и Убежище в этом плане — не исключение. Он быстро поднимается по социальной лестнице. Фабрика слухов работает на всех парах, и молва об обстоятельствах его побега способствует неимоверному росту его статуса.
— Говорят, ты застрелил двоих юнокопов?
— Ага.
— Правда, что когда ты вырывался из тюряги, то перестрелял их там всех из автомата?
— Само собой, почему нет?
А самое главное: аистята-подкидыши, которые даже среди расплётов считаются гражданами второго сорта, — теперь элита, а всё благодаря ему!
Старки говорит: аистята едят первыми? Аистята едят первыми. Старки говорит: аистятам — лучшие места, подальше от вонючих вентиляционных отверстий? У аистят лучшие места. Слово Старки — закон. Даже взрослые — и те знают, что Старки — их самый ценный актив, а потому лучше делать всё, чтобы он был доволен и счастлив, ибо если стать ему врагом — тогда твоим врагом будут все расплёты.
Старки начинает успокаиваться — он вообразил, что будет сидеть в этом Убежище до семнадцати — но в одну прекрасную полночь всех поднимают и увозят — ДПР всё время перетасовывает своих подопечных, как колоду карт, и сдаёт по разным Убежищам.
— Процесс у нас отработан досконально, — объясняют члены Движения.
Причин, как это понимает Старки, две. Первая: постепенно передвигать ребят поближе к пункту их назначения (где бы этот пункт ни находился). Вторая: разбивать сложившиеся между расплётами группы, не допуская создания сплочённых альянсов. Это хороший способ держать взрывоопасное сообщество в рамках: всё равно что расплетать всю толпу вместо того, чтобы расплетать каждого отдельного индивида.
Однако в отношении Старки план сопротивленцев не срабатывает: куда бы он ни попал, он ухитряется заслужить уважение и завоевать доверие всё большего и большего количества ребят. В любом новом Убежище он сталкивается с расплётами, тешащими себя уверенностью, что они альфа-самцы. Но правда в том, что они лишь беты в ожидании альфы, который придёт и укажет им их место.
Куда бы Старки ни занесло, он всегда находит возможность пойти на конфронтацию, победить и возвыситься. А потом очередной подъём посреди ночи, очередная поездка и новое Убежище. Каждый раз Старки учится, приобретает полезные для себя социальные навыки и всё острее оттачивает способность собирать вокруг себя всех этих перепуганных и озлобленных детей и настраивать их соответственно своим целям. Лучшей школы по воспитанию лидеров, чем в Убежищах Движения Против Расплетения, не найти.
А потом прибывают гробы.
Последнее Убежище. Сюда пришла партия отменных деревянных лакированных гробов с роскошной атласной обивкой внутри. Большинство детей в ужасе, Старки лишь посмеивается.
— Всем лечь в гробы! — кричат им сопротивленцы-боевики, с виду больше похожие на спецназовцев. — Без разговоров! По двое в каждый ящик! Шевелитесь!
Кое-кто из ребят колеблется, но наиболее сообразительные сразу же начинают подыскивать себе партнёра — словно на какой-то дурацкой танцплощадке. Никто не хочет попасть в гроб вместе с кем-нибудь слишком высоким, слишком толстым, слишком давно не мывшимся или слишком... ну, так скажем, в некотором смысле озабоченным. В тесном пространстве гроба такому спутнику не обрадуешься. Однако никто не трогается с места, пока Старки не кивает.
— Если бы они собирались похоронить нас, — успокаивает он своих подопечных, — они бы уже это сделали.
Оказывается, он куда более убедителен, чем парни в камуфляже и с пушками.
Старки решает разделить свой гроб с тонюсенькой девушкой, которая себя не помнит от счастья: её избрал сам Старки! Да, избрал — но не потому, что она ему нравится. Просто она такая худющая, что много места не займёт. Как только они забираются в гроб и укладываются в тесную «ложечную» позицию, им вручают баллон с кислородом, крышку задвигают, и они остаются вдвоём в темноте.
— Ты мне всегда нравился, Мейсон, — говорит девушка. Он даже не помнит, как её зовут. А вот она помнит его имя, хотя он никогда им не пользуется. — Из всех парней в Убежище я только с тобой чувствую себя в безопасности.
Он не отвечает, только целует её в затылок, подкрепляя тем самым в сознании этой девочки свой имидж мирной гавани во время шторма. Это удивительно сильное чувство — знать, что окружающие полагаются на тебя.
— Мы... могли бы... ну, ты понимаешь... — застенчиво говорит она.