Разобщённые
Шрифт:
Кэм улыбается.
— Ты сравниваешь меня с произведением искусства. Мне это нравится.
— Ну, вообще-то Пикассо мне всегда был по барабану.
Кэм смеётся, и Риса невольно заражается его смехом.
В усадьбе над обрывом есть сад, полный искусно подстриженных шпалер и экзотических ароматных цветов.
Рису, выросшую в бетонных стенах городского приюта, нельзя назвать любительницей зелени, но как только ей разрешили выходить в сад, она стала наведываться сюда каждый день — хотя бы только для того,
Однако сегодня она натыкается здесь на Роберту — та, похоже, подготавливает съёмки какого-то видеоклипа: вместе с ней здесь парочка операторов с камерами, а прямо посреди центральной поляны сада торчит не что иное, как старое инвалидное кресло Рисы. Его вид вызывает у девушки прилив эмоций, в которых она не сразу может разобраться.
— Вы не могли бы сказать мне, что здесь происходит? — спрашивает она, впрочем, не до конца уверенная, что ей так уж хочется это знать.
— Ты встала на собственные ноги уже почти неделю назад, — поясняет Роберта. — Пора тебе приступить к оказанию услуг, о которых мы с тобой договаривались.
— Благодарю вас, вы очень удачно подобрали слова. Я сразу почувствовала себя проституткой.
Кажется, Роберта сейчас вскипит, но она быстро овладевает собой.
— Я вовсе ничего такого не имела в виду. У тебя просто талант всё перекручивать. — Она подаёт Рисе лист бумаги. — Здесь твоё выступление. Сейчас ты запишешь ролик для социальной рекламы.
Риса не может сдержаться и хохочет:
— Меня что — будут показывать по телевидению?!
— И в газетах, и в Сети. Это — первый этап в наших планах относительно тебя.
— Да что вы? А какие ещё этапы?
Роберта оскаливает зубы:
— Узнаешь, когда время придёт.
Риса читает написанное, и в солнечном сплетении у неё разливается холод.
— Если ты неспособна выучить эти строки наизусть, мы заготовили карточки-подсказки, — говорит Роберта.
Риса вынуждена прочитать текст дважды, чтобы убедиться, что глаза её не обманывают.
— Нет! Нет и нет! Я не буду это читать, и вам меня не заставить! — Она комкает бумагу и бросает её себе под ноги.
Роберта с полным самообладанием раскрывает папку и протягивает ей другой листок.
— Пора бы тебе уже запомнить, что у нас всегда есть копии.
Риса отказывается взять бумагу.
— Как вы смеете заставлять меня говорить такое?
— Не надо разыгрывать из себя оскорблённую добродетель. Там нет ни слова неправды.
— Дело не в словах. Дело в том, что между строк!
Роберта пожимает плечами.
— Неважно, кто там что прочтёт между строк. Здесь всё правда. Люди услышат то, что ты скажешь, а выводы пусть делают сами.
— Не пытайся задурить мне мозги, Роберта. Я не так глупа и наивна, как ты полагаешь.
Выражение лица Роберты резко меняется, как будто с него спадает маска. Время уговоров и манёвров кончилось. В голосе женщины звенит лёд:
—
— Какой договор?
Обе поворачиваются и видят идущего по аллее Кэма. Роберта обжигает Рису предостерегающим взглядом, и Риса молча опускает глаза.
— Касающийся её позвоночника, конечно, — объясняет Роберта. — В обмен на чрезвычайно дорогой орган и проведённую по последнему слову хирургической науки операцию Риса согласилась стать частью большой семьи «Граждан за прогресс». А каждый член семьи должен исполнять свою роль. — Она снова протягивает Рисе листок с текстом. Девушка понимает — выбора у неё нет. Она переводит взгляд на людей с камерой, затем обратно на Роберту.
— Вы хотите, чтобы я стала около кресла? — спрашивает она.
— Нет, ты будешь в нём сидеть, — отвечает та. — А потом, на середине текста, поднимешься. Так будет эффектнее, не правда ли?
«Меня парализовало после террористического акта, совершённого хлопателями в заготовительном лагере «Весёлый Дровосек». Мне была ненавистна сама идея расплетения, но в одночасье я сама оказалась в отчаянном положении, и мне понадобилась медицинская помощь. Без расплетения неоткуда было бы взять новый позвоночник. Без расплетения я вынуждена была бы сидеть в этом кресле до конца своих дней. Я была сиротой на попечении государства. Я была беглым расплётом. Я была калекой. Но больше я ни то, ни другое, ни третье. Меня зовут Риса Уорд, и расплетение изменило мою жизнь».
— оплачено Обществом «За здоровую нацию»
Риса всегда считала себя человеком, способным выжить в любой ситуации. Она успешно плавала в предательских водах Государственного приюта №23 штата Огайо до того самого дня, когда подпала под бюджетный нож и была отправлена на расплетение. Потом стала беглянкой, но выжила и здесь, а затем прошла заготовительный лагерь и сумела не погибнуть даже в сокрушительном взрыве хлопателей. Её сила заключалась в остром уме и способности к адаптации.
М-да, и к чему же ей теперь надо адаптироваться?
К не очень громкой, но всё же славе; к жизни в комфорте; к умному и обаятельному парню, который влюблён в тебя по уши... и к забвению всего, во что ты когда-то верила, к предательству своих принципов и к сделке с совестью.
Риса сидит в уютном шезлонге во дворе усадьбы над обрывом, любуется тропическим закатом, и, погружённая в созерцание, пытается привести в порядок мысли и вернуть покой рассудку. О душу Рисы бьётся мощная, безжалостная волна, подобная тем, что обрушиваются сейчас на берег, напоминая ей, что даже самые величественные горы не могут сопротивляться эрозии и неизбежно уступают морю. Она не знает, как долго сможет выдерживать этот напор, да и надо ли ей его выдерживать.