Разобщённые
Шрифт:
— Мне просто хотелось узнать, как ты себя чувствуешь, — говорит он.
— Тошнит и воротит, — цедит она. — Правда, это началось только, когда сюда впёрся ты.
Он подходит к окну и слегка приоткрывает жалюзи — на пол и стенки тонкими полосками ложится свет предвечернего солнца. Слышно, как особенно высокая волна с грохотом разбивается о берег.
— «И этот Океан, великий музыкант...» — цитирует он какого-то поэта, о котором Риса вряд ли вообще когда-либо что-либо слышала [34] . — Прекрасный вид.
34
Вильям Вордсворт, «Власть звука».
Она не отвечает. Она лишь ждёт, когда он уберётся. Но Кэм не уходит.
— Мне очень нужно понять, почему ты меня ненавидишь, — говорит он. — Я ничего тебе не сделал. Ты даже не знаешь меня, но всё равно ненавидишь. За что?
— Я не ненавижу тебя, — возражает Риса. — Ненавидеть нечего, потому что «тебя» не существует.
Он подходит к её кровати.
— Но я ведь здесь, разве не так? — Он накрывает своей ладонью её руку. Риса немедленно отдёргивает её.
— Мне плевать, кто ты или что — не смей ко мне прикасаться!
Он секунду молчит, а затем со всей серьёзностью говорит:
— Тогда, может быть, ты не против прикоснуться ко мне? Пощупай мои швы. Тогда ты сможешь понять, что делает меня мной.
Риса даже не удостаивает его предложение ответом. Вместо этого она шипит:
— Думаешь, дети из которых ты состоишь, пылали желанием, чтобы их расплели и склепали тебя?
— Если они были десятинами, то да, — отвечает Кэм. — А среди них были десятины. Что же до остальных, то им не оставили выбора. Так же, как и я не просил, чтобы меня... клепали.
И в этот момент, на волне ярости, которую вызывают в Рисе создатели Кэма, девушка понимает, что он такая же их жертва, как и расплёты, из которых его сложили.
— Зачем ты здесь? — спрашивает она.
— О, на этот вопрос имеется множество ответов, — горделиво сообщает Кэм. — Например: «Единственная цель человеческого существования — это возжигать огонь во мраке бытия». Карл Юнг.
Риса досадливо вздыхает.
— Да нет, что ты делаешь здесь, в этом доме? Зачем тратишь время на разговоры со мной? Уверена, у «Граждан за прогресс» есть для их игрушки занятия поважней, чем болтовня невесть с кем.
— Там сердце моё, — по привычке говорит он. — Ой, то есть... я хочу сказать — это же мой дом. Но я здесь ещё и потому, что хочу здесь быть.
Он улыбается, и Риса ещё больше выходит из себя при виде его искренней, сердечной улыбки. Ей приходится напоминать себе, что это вовсе не его улыбка. Он просто носит на себе плоть других людей, и если её с него снять, то в середине ничего не останется. Он — всего лишь злая шутка его создателей.
— Так значит, клетки твоего мозга достались тебе заранее запрограммированными? Твоя голова нашпигована ганглиями самых лучших и самых выдающихся подростков, которых твои создатели сумели прибрать к рукам?
— Не все из них запрограммированы, — тихо отвечает Кэм. — Почему ты упорно считаешь
— Господа Бога цитируешь?
— Вообще-то, — говорит он, едва заметно копируя её язвительный тон, — Бог сказал: «Я то, чтоя есть», во всяком случае, согласно библии короля Иакова.
— Подожди, не говори, я сама, — ты появился на свет с полной Библией, заложенной в твою голову.
— На трёх языках, — подтверждает Кэм. — Опять-таки, это не моя вина.
Риса не может удержаться от смеха: ну и наглецы, однако, эти его создатели! Им не пришло в голову, что накачивать это существо библейской мудростью, в то время как они сами разыгрывали из себя Господа Бога, означает не что иное, как высшую степень гордыни?
— И потом, я же не то чтобы могу вывалить их слово в слово. Просто я весь набит всяким барахлом.
Она взирает на него с изумлением: что это? С изысканной речи высокообразованного интеллектуала перескочил на манеру деревенщины из медвежьего угла. Это он так забавляется? Но, вдумавшись, Риса понимает: дело не в забавах. Наверно, по мере того как в процесс включаются различные фрагменты его составного мозга, он начинает разговаривать в соответствии с привычками их бывших хозяев.
— Могу я спросить, что заставило тебя передумать? — спрашивает он. — Почему ты согласилась на операцию?
Риса отводит глаза в сторону.
— Я устала, — заявляет она, хотя это вовсе не так, и отворачивается от посетителя. Даже это простое действие — повернуться в постели на другой бок — до операции давалась ей с трудом.
Когда становится ясно, что ответа от неё не дождаться, он спрашивает:
— Можно мне прийти к тебе ещё раз?
Она отвечает, не поворачиваясь:
— Ты же всё равно припрёшься, что бы я ни сказала, так зачем зря воздух сотрясать?
— Просто было бы приятно получить разрешение, — отвечает он, выходя из комнаты.
Риса долго лежит неподвижно; в голове разброд, но она старается не давать воли мыслям. И наконец к ней приходит сон. Этой ночью ей впервые приснилась лавина.
В знаменательный день, когда Риса встаёт на собственные ноги, причём на неделю раньше срока, Роберты нет дома — ушла по каким-то важным делам. Сегодня все владеющие Рисой противоречивые эмоции клокочут в ней с особенной силой. Ей хотелось бы испытать радость этого момента наедине с собой, не делясь ни с кем... но, конечно, как обычно, приволакивается этот Кэм, хотя его никто не звал.
— Веха! Великое мгновение! — с энтузиазмом вещает он. — При таком событии обязательно должны присутствовать друзья!
Она бросает на него ледяной взгляд, и он сдаёт назад:
— ...а-а-а поскольку друзей здесь нет, на худой конец сойду и я.
Санитар — на вид ни дать ни взять накачанный стероидами бёф — подхватывает Рису под мышки и поворачивает на постели, так что ноги девушки нависают над полом. Какое же это неземное блаженство! Риса осторожно сгибает дрожащие колени... и вот кончики пальцев ног касаются деревянного пола.