Разочарование разбуженной девочки
Шрифт:
Она удивленно смотрит.
– Да, да, лапал! Даже при матери. Зажмет меня в коридоре и лапает. Больно! Я же не могла об этом всем матери рассказать. Боялась, что она что-то сделает, что я стану причиной развода. Вот и приходилось мне, когда мать на работе, сидеть в своей комнате и прислушиваться к его шагам. А он ходит, ходит. Подойдет к моей двери и стоит. Я же ведь все слышу. Слышу, как он дышит, нервно. Зверь! Самый настоящий зверь стерег меня и ждал моего промаха. Мне шевельнуть надо было, только пальчиком или охнуть не так. И все. А ведь я человек, мне тоже хотелось внимания, ласки. Ведь я же, девочка! Меня не стеречь, меня гладить надо было, баловать. Ты думаешь,
И потом, ты же ведь все знаешь. Мне ведь тоже хотелось внимания к себе, у меня, между прочем, не только грудь росла, но и там все уже дыбилось. Да, что там говорить. Ты же все знаешь. Чем мы с тобой утешались? Только ты могла это делать сама и спокойно. Ты же сама мне рассказывала, что и мама тебе все условия создавала. А, я? Я же, по настоящему, себя то и потрогать не могла. Все боялась, что он увидит, подслушает и станет меня тем шантажировать. И потом. В таких семьях, я читала, девочки очень рано взрослеют. Вот это, каждодневное ощущение желания обладать тобой, исходящее от мужчины, очень рано взрослеет девочку. Ведь я же понимала, что я для него значу и кем стану, если отвечу. Я это, между прочим, и с твоей помощью, выдержала и перенесла. А многие девочки нет. Так, что подруга, давай не обижаться, жизнь сама все рассудила. Жизнь, а не люди.
Она смотрит на меня, и я вижу, что в ней многое изменилось. И хоть и был с ее стороны, первоначальный порыв, пре встречи, но сейчас, я вижу, что за ним ничего уже не стоит. Интересно, я думаю. Услышу ли я разгадку этому из ее рассказа или надо самой догадываться?
Мы обе обиженно сидим рядом и молчим. Обстановку разряжает мама.
Она принесла чай и свое фирменное варенье из крыжовника. Очень вкусного, между прочим.
– Девочки, вы, что поругались? Ведь только же встретились? Сколько же вы не виделись? Неделю, месяц? Не виделись, а уже поругались. Интересно, почему же?
Постояла, не дождалась ответа, вышла. Мы еще минут пять сидим, к чаю не притрагиваемся. А потом я опять продолжаю.
– Может я и наказана за то, что не отдавалась, что меня, такую бог выбрал для искушения. Ведь, посмотри, во мне все для любви и тело и грудь. Может быть, если бы не отчим, то были бы у меня уже парни и мужчины? И все бы было, как у нормальных людей? А что теперь? У меня к ним выработалось такое чувство, ну это, омерзение, что ли? Ну, не вижу я в них искренности такой, вижу, только это желание. Как у него. И оно, их это желание, с ним все время сравнивается. Только с его желаниями все что связано, это страх, мучение для меня с детства и беспокойство за безопасность, тревога. А как должно быть? А должна быть радость, что тебя заметили, что ценят и любят, что защитит тебя любимый. И потом, должно быть желание. Слышишь, подруга, желание!
Так, что не обижайся и продолжай. Я тебя угощаю вареньем и чаем, а ты напрягайся и вспоминай. Помни, что так, как я, тебя никто и никогда не будет слушать. Девочка моя, первая! Слышишь, подружка моя верная. Рассказывай, я тебя внимательно слушаю. На, вот чашку и варенье. Кушай и меня не забывай.
Подруга молчит, чашку берет задумчиво. Пробует варенье. Нравится. Ну, слава богу, думаю, оттаяла.
– Так о чем же ты мне так и не договорила? Ах, да! Ну, пришла ты, выглянула и что ты увидела? Рассказывай так, как будто бы ты говоришь для самого верного и самого преданного своего друга.
Улыбаюсь и она мне. Чашку ее придержала рукой и слегка поцеловала. Не в губы, в щечку. Она ободрилась и продолжает дальше.
– Я вижу прямо перед собой. Голый, красный от загара, волосатый зад Марека. Он, в чудесной гармонии, движется, ритмично и быстро. То опускается, то приподнимается, между ее ног, раздвинутых в разные стороны. И я вижу, как сжимаясь, сближаются половинки его попки, когда он втискивается в нее и как, они округляются, в обратном движении. Я вижу ее острые и беззащитные, голые колени. Белые, не загорелые подошвы и ступни ног, торчащие в напряжении, с раздвинутыми, пальцами ног. Я вижу ее руки, которыми она обхватила и крепко стянула кожу, вцепилась ему в спину. Я от волнения замираю и чувствую, как мои руки и ноги слабеют.
В то же мгновение, ее лицо выскальзывает из-под его туловища и ее глаза, бессмысленно и с поволокой, неутолимого пока желания, мгновенье равнодушно и, наслаждаясь, скользят, как бы сквозь меня. Затем, они, резко сужаясь, посылают мне такой взгляд, который, как бы отталкивают, бьет в меня. Ее глаза, как бы кричат: «Уйди, уйди! Ты мне мешаешь! Это мое»!
Следом, крутая волна плавно приподнимает и отделяет мое тело. Руки ослаблены, пальцы запоздало хватают пустоту и не я успевают зацепиться. И пока, я лечу, все еще не понимая, что же происходит, я успеваю, мгновенно подумать, что я так же хочу! Но не успеваю насладиться этой мыслью.
Удар! Погружение! Кувырок!
Меня завертело и стремительно потянуло в пугающую бездной глубь.
Следующее мгновение, руки и ноги бешено дергаются и тело выкарабкивается.
Свет! Воздух, который безумно, как турбиной самолета, засасывают легкие. И тут же я понимаю, что с воздухом мне попадает вода и я в диком, срывающем кашле опять погружаюсь с открытым ртом. Безумно молотит сердце, нет мыслей. Голова не работает, не нужна, она отлетает. Только инстинкты, только рефлексы. Руки и ноги дергаются. Дрыг-дрыг, дрыг-дрыг.
Одна и последняя мысль. Боже! Спаси мя! Боже…
Мое волнение от этих ее слов рассказа так велико, что я не замечая того, так стискиваю ее руки, что они белеют. Смотрю ей в глаза и вижу, в них жалость и слезы.
Она замолкает, от того, что голос ее захлебывается, как будто бы, она и сейчас тонет. Несколько секунд тишины, за которые я осмысливаю это страшное и пугающее меня настолько, что я перестаю дышать. Меня так поражает сам факт того, что я все никак не могу принять, что она жива и это она, сама мне рассказывает, а не кто-то. И следом у меня срывается с губ.
– Как? Как же ты спаслась? Как ты выжила?!!!
На меня умоляюще смотрят ее печальные и красивые глаза, полные слез. Я ловлю себя, на мысли, что эти ее глаза, могли ведь больше никогда не видеть, ни меня, ни этой комнаты, ни самого света. И эта страшная мысль меня обжигает, срывает с привычного настроения, и я чувствую, как мои глаза тоже наполняются слезами.
Все, что я слышу потом, через минуту, поражает меня не меньше того, что я только что услышала.
– Она.
– Тихо и почти не слышно, произносит она.