Разочарованный странник
Шрифт:
Дом Валентины Васильевны был большой, двухэтажный. Сама она оказалась худощавой пожилой женщиной, можно сказать даже бабушкой. Когда мы вошли, Татьяна тут же затарабанила:
– Здравствуйте, Валентина Васильевна! Это чада отца Адриана из Москвы, мои друзья. Батюшка им благословил к вам на одну ночь.
– Отец Адриан благословил, точно? – переспросила она, шамкая, протезами. – Я к себе беру только с благословения отца Адриана.
– Да-да, он благословил. Мы как раз идём из монастыря, а батюшка сейчас там исповедовал в Успенском на ранней, – продолжала Татьяна.
Хозяйка провела нас в комнату на втором этаже.
– Вот тут можете располагаться, – сухо сказала Валентина Васильевна.
Мы осмотрелись –
Матушка жила не одна. При ней была её верная помощница Анна, которая и ухаживала за старицей, и была её как бы келейницей. Войдя в дом, нас встретила Анна. Татьяна попросила её зайти к матушке и спросить, сможет ли она принять ребят из Москвы. Анна вошла в другую комнату и вернувшись сказала, что мы можем к ней войти.
Схимонахиня Рафаила сидела, придвинувшись к спинке металлической кровати, где была подложена подушка для удобства. Голова её была покрыта апостольником, а по строгому даже мужественному лицу можно было понять сколько всяких жизненных трудностей пришлось ей пережить. Татьяна слегка подтолкнула нас сзади, прошептав: «Подойдите под благословение». Сложив ладони рук, мы один за другим подошли и попросили благословить нас. Матушка перекрестила каждого обычным крестным знамением, как все мы крестимся, тихо произнеся при этом: «Матерь Божия». Поцеловав руку, мы присели на стулья возле кровати. Она листала сказки Пушкина с иллюстрациями Билибина. Это самые лучшие иллюстрации всех времён и народов! Мне самому очень они нравились, и я всегда с интересом их разглядывал ещё в детстве.
– Матушка Рафаила, это мои друзья из Москвы. Они только сегодня приехали и решили тебя навестить, – выпалила Татьяна.
– Матушка, мы с Дмитрием собираемся поступить в монастырь и вот присматриваемся к Печорам, – начал было я разговор.
– А вы у кого исповедуетесь, кто ваш духовник? – поинтересовалась она.
Тут Татьяна рассказала ей про нас всё что знала и, кажется, даже то, о чём мы и сами о себе не догадывались. Мы с Димкой только переглянулись.
– Они чада отца Адриана, – заключила Татьяна.
– Ах, отца Адриана? Хороший духовник, слушайтесь его. Правда он болеет много. Но, отца Иоанна он переживёт, хотя и болеет. Да. Конечно, здесь тяжело, не все выдерживают. Некоторые, бывало, и через несколько лет уходили и женились. Даже пытались тут кого-то удержать, а он всё равно перелез через стену и убежал. Тяжело.
Мой стул был у кровати как раз там, где подушка, а Димкин ближе к ногам. И вдруг матушка Рафаила резко поворачивается ко мне и строго спрашивает:
– А ты пойдёшь в монастырь?!
Я аж отпрянул от неожиданности.
– Ну да, конечно, пойду.
– Смотри мне, – сказала она строго.
И матушка стала показывать нам иллюстрации в книжке и комментировать по-своему действия нарисованных персонажей. Я внимательно её слушал, уже хорошо зная о том, что старцы ничего от себя не говорят. И вполне могло случиться так, что вроде как идёт рассказ о картинках, а на самом деле всё это нужно сидеть и мотать себе на ус.
Пока мы беседовали со схимонахиней Рафаилой, её келейница Анна накрыла стол к чаю. Попрощавшись с матушкой, мы вышли из её комнаты и сели за стол пить чай с коврижкой, которую прикупили в булочной по дороге сюда.
После всенощного бдения в Михайловском соборе мы сидели в своей комнате на Рижской и отогревались. Что-то резко похолодало – зима. Ну а Валентина Васильевна дровишки экономила и поэтому хорошо, что мы уже немного привыкли спать одетыми. Поэтому теплые вещи мы с себя снимать не стали. Прочитав правило ко причастию и молитвы на сон грядущим, я закутался в одеяло и сразу заснул.
Утром мы уже были на ранней литургии в Успенском соборе. За литургией народный хор пел обиход. Как душевно и хорошо, безо всяких этих оперных рулад, по-простому. Сергей Васильевич – музыкант, гитарист классик, работал в Москонцерте и как глубоко верующий человек разбирался в церковном пении. О церковном пении он говорил мне так: «Знаешь почему, когда поёт простой братский хор создаётся молитвенное настроение? Потому что они знают о чём поют. А профессиональный хор больше думает о своём исполнительском интересе, о качестве исполнения». Поэтому я всегда ходил на ранние литургии, где можно было бы просто помолиться.
Возле раки с мощами преподобномученика Корнилия пахло дымом из печки, которая находилась тут же, за пономарской дверью в алтаре. Пономарю нужно было прийти очень рано, часа в четыре утра, для того чтобы затопить печку, особенно зимой, так как никакого другого отопления в Успенской церкви нет – она ведь пещерная. И только после этого он начинал приступать к остальным своим обязанностям – зажигать лампады, разогревать воду и т.д.
Вчера на исповеди я спросил отца Адриана, можно ли зайти к нему на беседу. И он действительно благословил зайти после причастия. Батюшка и потом всегда говорил нам, когда мы приезжали в Печоры, что сначала нужно помолиться, сходить на вечернее богослужение, утром причаститься и уже тогда только приходить к нему. И мы это хорошо понимали.
Пройти к отцу Адриану в келью было не так просто. Для этого нужно было как минимум быть монастырским сотрудником или трудником. У входа в братский корпус стоял дежурный Василий или его напарник Анатолий, которых мы уже знали. Но это ещё не всё. Нужно было пройти так, чтобы не наткнуться на эконома, который гонял всех, кто пытался пробраться в братский корпус. На этот раз нам помог послушник Александр, запомнивший нас как москвичей по прошлому приезду, потому что и сам был из Москвы и уже четыре года нёс послушание в Псково-Печерском монастыре, будучи келейником у старца игумена Адриана. Он провёл нас на хоздвор, где стоял корпус, в котором тогда жил батюшка. Мы поднялись на второй этаж и Александр постучал в дверь.
– Молитвами святых отец наших, – дверь приоткрылась.
– Батюшка, тут к тебе пришли, – сказал он выглянувшему старцу.
– А, ну заходите, – пригласил нас к себе в келью отец Адриан.
Меня, конечно, резануло по уху то, что молодой послушник обратился к почтенному старцу на «ты». Но, войдя в келью, это всё тут же забылось, потому что в углу, где были иконы, я увидел всё ту же икону Божией Матери «Черниговская-Гефсиманская». Правда написана она была каким-то неумелым самоучкой, но просто и с любовью. И ещё я почувствовал очень знакомый запах, который был в келье. Вначале я никак не мог вспомнить, где я мог слышать этот запах. Но потом я узнал его: точно так пахло в келье не то у отца Наума, не то у отца Кирилла, но точно где-то в Лавре. И это был тот самый монашеский запах, о котором я однажды прочитал в житии какого-то святого.