Разорвать порочный круг
Шрифт:
********
Ночь опустилась на запрятанные под снежным покровом земли. Звездное небо раскинулось над Севером, и растущий месяц, освещавший путь в ночи, подмигивал застигнутым в дороге путникам да отражался мягким свечением от девственного снега.
Разведенный костер потрескивал и пускал в воздух красные и желтые искры, согревал своим жаром и отгонял запрятавшихся во мраке демонов, создавая ощущение безопасности и защищенности. Волчица же точно знала, что эти ощущения были обманчивыми и вводящими в заблуждение: от дикого зверя, бандита или ходока это жалкое пятнышко огня спасти не смогло бы. Более того, костер был не вечен, его приходилось поддерживать и не давать затухнуть, хотя бы раз в полчаса подкидывать в него собранный хворост, потому что спать на сильном морозе было просто-напросто
Они уже и коней покормили, и сами поели, а теперь пытались поспать и хоть немного отдохнуть после целого дня, проведенного в седле. Прилечь представлялось невозможным, и сидевшая перед костром Санса прижималась боком к Рамси и кивала головой, то проваливаясь в сон, то с испугом выскакивая из него, услышав посторонний звук. Настороженно прислушиваясь к каждому шороху и не в силах не думать о вихтах и преследовании, Волчица, кроме прочего, была вынужденна бороться еще и с холодом, что посещал ее вместе со сном. Однако она продолжала бороться и время от времени поглядывала в сторону милорда и спорила с собой в мыслях о том, чтобы попросить у него разрешения достать себе еще что-нибудь из одежды или прижаться к нему сильнее, хоть немного спрятавшись от холода. А без позволения Болтона это делать было запрещено. Точнее, не следовало, как усвоила когда-то дочь Старка.
Санса была тогда так перепугана и загнана в угол, что все ее сознание сошлось только на мысли о том, чтобы делать все правильно и быть милорду хорошей женой. Она подхватывала каждое его слово, движение, отдавалась на волю своим инстинктам, следовала каждому приказу и впитывала в себя всё, чему учил ее муж. Думая только о том, чтобы ничем не прогневать Рамси, Старк, накрытая с головой желанием как можно больше оградить себя от возможных наказаний, старалась разгадать, как лучше было себя вести, пробовала уловить и запомнить, что нравилось мужчине, а что нет. Всё время охваченная похотью и желанием любого людского контакта, чувствующая себя позабытой всеми и оставшейся в этом мире одной, уже смирившаяся со своей судьбой и предназначением, Волчица была одержима идеей стать Рамси хорошей женой и с готовностью впитывала в себя всю поступающую извне информацию, подстраивалась под мужчину, старалась определить, как бы получше выслужиться перед ним, подмечала, когда он был доволен, а когда — нет. В то время всё её внимание было приковано к милорду, и ни одно наказание, каким бы мягким или жестким оно ни было, не оставалось бездумно оставленным позади: Волчица пыталась понять, где крылась ее ошибка, выискивала взаимосвязь и, находя ее, старалась исправиться и быть у милорда на хорошем счету.
В памяти отложилась почти каждая ответная реакция мужа на ее действия, и одним из установленных Болтоном запретов Волчица нашла самовольные прикасания к нему. До сего часа она могла припомнить, по меньшей мере, четыре раза, когда попыталась дотронуться до мужчины и потерпела сокрушительное поражение, оказавшись, в конечном счете, один раз ударенной ладонью по ягодице, дважды неожиданно опущенной резким приказом милорда на колени и единожды опрокинутой на спину при попытке подняться в постели на руках и поцеловать нависавшего над ней Рамси в губы. Однако, вопреки этим запретам, бастард абсолютно не был против тех случаев, когда она сама прижималась к нему или старалась прикоснуться своим телом к его. Обычно такие моменты он не упускал, и Санса не оставалась без его внимания.
Сейчас же, сидя прижавшись одним боком к Рамси, нахохлившаяся и никак не могущая уснуть Санса не осмеливалась без спроса отойти к их вещам, а из-за того, что муж спал, и прижаться к нему чуть ближе было боязно. Поэтому она только время от времени приоткрывала глаза и кидала быстрый взор в его сторону, проверяя, спит ли он. Ведь если Болтон сейчас бодрствует, то можно было бы обратиться к нему, если же нет… то продолжать пытаться заснуть и так.
Дочь Старка поежилась и растерла свои плечи руками. Одно было хорошо: милорд более не связывал ей руки, и можно было свободно
Рядом с ней громко вздохнул Болтон и зашевелился, приподнял голову и сонно посмотрел на костер. Понимая, что это был ее шанс, Санса, пробуя привлечь к себе внимание и одновременно с тем не побеспокоить мужа, зашуршала одеждой, передернув плечами, чтобы согреться. Этот звук привлек к себе внимание бастарда, и тот, только прикрыв глаза, раскрыл их снова и, быстро мигая, с прищуром, взглянул на жену. Решая не затягивать, Санса жалобливо проговорила, чуть опуская голову и с покорностью глядя на мужа:
— Холодно, милорд, — беспомощно сказала она, а затем отвела свой взор от лица Рамси.
Не мигающий, пристальный взгляд лорда Болтона задержался на некоторое время на девушке, а затем бастард закатил от усталости глаза, мгновение подержал их закрытыми и, с явным усилием открыв их еще раз, достал руку из-под плаща и отвел ее в сторону.
— Иди сюда, — сонно буркнул он.
Чувствуя себя неловко, Санса все же спохватилась и заторопилась придвинуться к мужу, надеясь про себя, что теперь ей станет гораздо теплее и появится шанс на то, что она сможет наконец уснуть. Разрешивший подсесть жене к нему бастард обнял ее одной рукой, постарался запахнуть на них двоих верхний плащ, что просто лежал поверх его плеч, да, отловив два его конца, обвил руками талию жены. Облегчение омыло Старк, и она с благодарностью прижалась щекой к груди бастарда. Сидеть так было намного теплее, и создавалось некоторое ощущение безопасности, которое, сойдясь вместе с усталостью, начало притягивать к дочери Старка сон, и она, почувствовав себя гораздо лучше, закрыла глаза и постепенно прекратила вздрагивать от любого звука, отдавшись на попечение мужа.
********
Уханье устроившегося в кроне одного из облысевших по осени деревьев филина никак не способствовало крепкому глубокому сну. Шла шестая ночь с момента их выезда из Белой Гавани, а выспаться пока не удалось ни разу. Накопившаяся за это время усталость выливалась в повышенную раздражительность, с которой постоянно приходилось сражаться Сансе, и такую сонливость, что в послеобеденное время глаза девушки закрывались сами по себе и затем нужно было приложить много усилий для того, чтобы приоткрыть их и убедиться, что все было в порядке и милорд не был оскорблен или разозлен таким поведением жены. Однако и Болтон имел при себе грешок, ведь не раз был замечен Волчицей дремлющим на ходу по пять-десять минут к ряду. Ведь, к сожалению, возможность остановиться в крестьянском или гостевом доме на ночлег им до сей поры не подвернулась, и вот уже шестая ночь подряд проходила около разведенного костра.
В очередной раз дважды ухнул филин, и Санса разозленно и обреченно изо всех сил зажмурила глаза, пробуя хоть как-то задержаться во сне еще на некоторое время. Она положила голову на грудь мужа, прижалась к его телу одним ухом, а второе постаралась прикрыть мехом своего плаща — может, так ночное бдение мудрой, но очень надоедливой и не к месту разговорчивой птицы сделается для Волчицы чуть тише и не будет мешать спать.
Зашевелился теперь и Рамси, что в полусне поправил укрывающий их двоих плащ, натянул его повыше на грудь и, прикрыв дочь Старка до самой головы и тяжело вздохнув, вновь повесил голову. Посидев так немного времени, бастард вновь открыл глаза, скользнул рассредоточенным взором по костру и окружающей его с женой темноте, а затем опустил голову, положив подбородок на плечо Волчицы и прижавшись виском к ее затылку. Похоже, и у него без опоры спать не получалось.
Санса и помыслить никогда не могла, что будет спать вот так с милордом, расслабленно лежа у него на груди и согреваясь вместе с ним под плащом и покрывалом. Было в этом что-то свое, сокровенное, словно она спала в обнимку со своим прошлым, настоящим и, может быть, будущим. Прошлое это было затянуто туманом, в котором пропадали все воспоминания и оставалось лишь ощущение, что оно было, оставило на Старк отпечаток и ушло в небытие. Настоящее же было гораздо приятнее и спокойнее, в нем было меньше борьбы и неопределенности, проживать каждый день было намного легче. Будущее же походило на неизвестность, черную бездну, в которой было лучше держаться знакомых лиц.