Разорвать тишину
Шрифт:
— Ищем место посуше — и привал, — сказал первым Алексей, понимая, что они давно перешли все положенные человеку пределы усталости. Все мышцы рвала боль, в висках пульсировала кровь, а во рту почему-то чувствовался легкий привкус ацетона. Если организм оставить без пищи, он начинает поедать самого себя: рези в желудке тогда становятся не такими острыми, но зато сердце начинает биться часто-часто, и в глазах при любом усилии плавают красные круги. Услышав его слова, актриса без сил опустилась на корточки, а затем села прямо в воду.
Через десять минут на небольшой, заросшей
— Попробуем утром поискать птичьи гнезда. Будем, конечно, надеяться, что завтра мы куда-нибудь выберемся. Судя по камышу, мы все еще на береговой линии Оби, — обращаясь сразу ко всем, предложил папа. Он зачерпнул ладонями пригоршню воды, протер заросшее густой щетиной лицо, и вдруг замер, оборвав себя на полуслове.
В просвете камышей, едва различимая в тумане, виднелась воткнутая в кочку веха, с повязанной на конце выцветшей тряпкой. Цепочка независящих друг от друга случайностей, которая привела их в затерянную сибирскую долину, теперь отматывалась назад. Рассеянный взгляд совершенно случайно наткнулся на веху, которую по рассеянности оставил здесь топограф, забыв о приказе уполномоченного уничтожать за собой все знаки, ведущие к Петрову скиту, и которые Алексей безуспешно искал с самого первого дня. Если бы он не заметил едва различимый в зарослях камыша березовый шест со свисающей тряпкой, путники бы навсегда заблудились в бескрайних пространствах огромной речной долины, где нет ничего, кроме призраков, порожденных вечными белыми туманами.
Но что-то на небе неуловимо изменилось, словно в глухой стене приоткрылась дверь. На следующий день они сумели пройти вглубь торфяников сразу на пятнадцать верст. Найденное направление было правильным. За время пути Миша нашел еще одну торчащую во мху жердь, обозначающую границы заросшего озера. Надежда сменялась уверенностью. Следуя по цепочке, друг за другом, путники уже не отрешенно молчали, а переговаривались и даже шутили, с каждым шагом ожидая увидеть вдалеке полоску настоящего, а не призрачного, леса и крыши домов таежного поселка.
Только до одинокой, вросшей в землю избушки Петрова скита им было идти наперегонки с голодом тридцать с лишним верст, которые с каждым днем будут растягиваться все длиннее и длиннее, постепенно превращаясь в бесконечность. К счастью, в нас еще с рождения заложена вера в чудо, и хочется думать, что это не просто вера, а знания нашей вечной души, для которой нет границ между мирами, и которой все давным-давно известно.
Утром третьих суток, когда все видимое пространство до горизонта залепило снегом, с путниками случилась первая беда.
До находки створов они, сами того не подозревая, шли вдоль одной из проток речки Назино, густо поросшей болотной растительностью. За створами заросли заснеженного камыша закончились, а впереди до горизонта просматривалась рыжеватая безжизненная равнина торфяников, с редкими чахлыми деревьями, мхом и черной водой между кочками. Сейчас все вокруг стало белым.
Огромная
— Сейчас кипятку напьемся, чтобы согреться, и пойдем. Не может быть поселок так далеко. Кто-то же здесь прошел, значит, и мы пройдем, да Санька? — приговаривал папа, только для того, чтобы слышать в этой неестественной тишине природы звуки своего голоса. За три дня пути он сильно изменился, голод словно стер с его лица все живые краски, оставив только нездоровые ярко-красные пятна на обтянутых кожей скулах и решительный блеск во впавших до предела глазах. Мама выглядела точно так же, она все время прятала свои руки в рукава мокрого пальто и сухо кашляла. Каждый шаг по болоту требовал огромного напряжения, организм съедал сам себя, чтобы дать человеку силы для следующего шага. Но хуже всех было актрисе, за последние сутки пути она несколько раз теряла сознание, ее приходилось поднимать со мха и, поддерживая, вести дальше.
На востоке за облаками вставало сибирское солнце. Когда вода в котелке закипела, художник Миша Беленький достал из заплечного мешка свой альбом с рисунками и зачем-то отдал его в руки немой бродяжке. Никто тогда не понял смысл его поступка — мы ведь не ощущаем чужих предчувствий, как и не чувствуем чужую боль, если не сделаем ее своей. Альбом с эскизами, в которых отражалось странное, но светлое восприятие увиденного им мира, остался за пазухой вязаного жакета девушки-принцессы из нарисованного им самим бумажного царства. Он не хотел видеть ее другой.
Есть в нашей жизни нечто такое, что не вписывается в четкую, построенную материалистами систему вселенной. Какое-то смутное, как сквозь дымчатое стекло, видение будущего. В то утро Миша первым пошел по снежной равнине, проверяя березовой жердью прочность мха на шаг впереди себя. За ним, след в след, проваливаясь по колено в мох, медленно брела Вера, затем Алексей, актриса с Санькой и немая девушка. Кругом властвовала тишина, лишь похрустывали под ногами кристаллики снега на побелевших кочках да слышалось тяжелое дыхание идущих. Облака на горизонте постепенно растворились в синеве, вместе с заморозками на бескрайнее приполярное небо вернулось яркое солнце, и снег вокруг сверкал и искрился, слепя глаза. Не успели они пройти и полверсты, как цепочка растянулась.
Все плохое всегда происходит очень быстро. В какой-то момент бредущая позади художника Вера подняла голову, и ее глаза расширились. Впереди была привычная картина весенних болот, белел снег, чуть слева от Миши росла одинокая чахлая осина, журчала подо мхом вода, но было в этой картине что-то пугающе знакомое, словно она видела именно этот момент когда-то в другой жизни, и точно знает, что будет через секунду.
Словно почувствовав ее напряженный взгляд, Миша обернулся, и Вера вспышкой вспомнила, что видела это место на рисунке самого художника, подсмотренного им в своих снах. Миша еще не закончил движения головы, как она закричала.