Разум океана. Возвращение в Итаку
Шрифт:
— Нет, мистер капитан.
Питер Абрахамсен принялся озабоченно шарить по карманам, потом вытащил из кармана смятый газетный листок, хотел протянуть капитану, но раздумал.
— Здешняя газета, мистер Волков. Шеф не хочет давать о вашем деле ни строчки. Он боится…
Абрахамсен обернулся к Джойс. Девушка кивнула, и репортер продолжал:
— Шеф боится… Ну, вы сами понимаете. Мы живем в очень маленьком городе, и столица слишком далека от нас, сэр. Но я могу передать информацию в центральные агентства, если вы, мистер Волков, не будете против этого возражать и согласитесь дать мне короткое интервью. Понимаете?
— Понимаю, мистер Абрахамсен. Я готов, — сказал капитан.
Он встретился
«Фарленд айлес ньюс»:
«Некоторое время гостеприимством города Бриссен пользовались капитан потерпевшего катастрофу русского рыболовного траулера «Кальмар» мистер Олег Волков, 30-ти лет, и его товарищ по несчастью Сергей Денисов, 32-х лет. Единственные из всего экипажа оставшиеся в живых русские находились на попечении старшего врача портового госпиталя, нашего уважаемого земляка доктора Джеймса Флэннегена. Вчера, 22 августа, наши гости вылетели рейсовым самолетом до Айсбурга и далее в метрополию в сопровождении сотрудника советского посольства, специально прибывшего в Бриссен».
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
После судебного процесса, когда председатель уголовной коллегии областного суда огласил приговор, меня отвезли в следственную тюрьму и поместили в одиночной камере.
Ко мне пропустили адвоката, и он стал убеждать меня в необходимости подготовить ходатайство в Верховный суд республики. Но я поблагодарил адвоката за помощь, за хлопоты и от подачи ходатайства отказался. От дальнейших его услуг я отказался тоже…
Меня приговорили к восьми годам лишения свободы с содержанием в колонии общего режима. Это не так уж много за гибель судна и всего экипажа. Для судей моих на вопрос, что случилось в ту ночь у островов Кардиган, не было иного ответа, кроме заключения опытных экспертов-капитанов: «Кальмар» пошел северным проливом и, по-видимому, с полного хода налетел на подводные камни, распоров себе днище. Другого ответа, который снимал бы с меня вину, не было. И судьи по-своему были правы: вина лежала на капитане, мне не было оправдания. До сих пор в ушах раздается плач жены моего старпома.
Конечно, дело мое было не из легких. Оно усложнялось тем, что я был единственным свидетелем катастрофы, но я сам толком не мог объяснить, что же произошло в ту ночь. Тут еще примешивалось обстоятельство, по которому мои свидетельские показания носили субъективный характер, так как обвиняемым был я сам…
Случись все это у наших берегов, прокуратуре не составило бы труда послать к месту кораблекрушения своего работника, и тот легко бы выяснил у жителей побережья, был ли ночью взрыв или нет. Но мы не могли вести следствие у берегов другого государства. Правда, прокуратура еще до моего прибытия в порт сама выдвинула версию со взрывом мины и запросила соответствующие материалы, подключив к этому делу компетентные организации. Но ответ был отрицательным. Кстати, район последнего плаванья траулера «Кальмар» не считался опасным в минном отношении, зато он был весьма опасен в отношении навигационном. Поэтому заключение комиссии капитанов-экспертов и послужило обоснованием для составления обвинительного заключения.
Выдвинутая мною в ходе следствия версия о взрыве мины была отвергнута.
Вот если бы я рассказал об угрозе Коллинза и сделал бы это сразу, тогда органы следствия стали бы искать иные пути постижения истины. Но я молчал. Во-первых, я не видел рапорта смотрителя маяка на мысе Норд-Унст, а только слышал о нем от Коллинза. Во-вторых, покажи Коллинз этот рапорт мне, кто бы мог доказать, что этот «рапорт» не фальшивка и что сочинил его не сам мистер Коллинз — такие молодчики, как он, способны на любой подлог.
И в-третьих, упоминание о «рапорте» в собственном сейфе мистер Коллинз мог использовать как средство шантажа.
Вот почему на следствии и суде я молчал. И все шло своим законным чередом.
Когда же я снова попытался прояснить истину и сказал судьям о взрыве плавающей мины, государственный обвинитель зачитал официальную бумагу администрации Фарлендских островов из Бриссена.
«Никто из жителей островов взрыва не слышал». Тут же прилагалась метеорологическая справка: в ту ночь в районе катастрофы было спокойно на море, в воздухе и на суше. Другими словами, не услышать взрыва было невозможно. Отсюда судьи сделали вывод: версию отклонить как несостоятельную.
Но должно же быть объяснение случившемуся? Этого требовало не только правосудие… Вдовы и дети, родители и друзья погибших — весь город, наконец, ждал, когда суд установит истину и накажет виновника катастрофы — капитана. А в том, что виновен в несчастье он, мало кто сомневался.
Я уже упоминал, что авторитетная комиссия опытных капитанов и представителей морской инспекции, которая по просьбе областной прокуратуры самым тщательным образом разобрала рейс, проанализировала навигационную обстановку в районе гибели «Кальмара» и воссоздала примерную прокладку курса траулера, не преминула подчеркнуть, что проход ночью северным проливом не рекомендован лоцией, хотя и объяснила следствию и суду: прямо этот факт в вину капитану ставить нельзя. На вопрос прокурора, мог ли выбор капитаном «Кальмара» южного пролива гарантировать безопасность плаванья, председатель комиссии, известный капитан Лошкарев, ответил, что в море никто не может гарантировать безопасность плаванья… И все же…
— По всей видимости, кто-нибудь из штурманов допустил ошибку в прокладке курса, — сказал Лошкарев. — Такие вещи случаются на флоте. Достаточно перепутать знак поправки компаса — и курс судна может пройти по берегу. А в условиях плаванья в узкостях и сильных течениях, которые просто невозможно иногда учесть до конца, вероятностная ошибка увеличивается во много раз. Долг капитана учитывать все варианты отклонения от истинного курса, проверять своих помощников-штурманов. Трудно судить о том, что именно произошло. Но капитан среди нас, а тех, двадцати, уже нет, и никто из них никогда не вернется… Впрочем, судить — это не моя компетенция…
Так сказал старейший капитан нашего бассейна, получивший диплом Ллойда еще до революции. И он был прав. И судьи тоже были правы, вынося приговор. А те, кто слышал взрыв мины, — жители Фарлендских островов, — не могли пока свидетельствовать в мою пользу.
Когда председатель суда спросил меня, допускаю ли я возможность ошибки в прокладке курса, под нарастающий шум присутствующих в зале я ответил:
— Да, допускаю… Но судно погибло от столкновения с миной.
— Подсудимый Волков, — спросил председатель суда, — признаете ли вы себя виновным?
Я должен был ответить «да» или нет». И все-таки я надеялся, что рапорт смотрителя на мысе Норд-Унст хранится в сейфе мистера Коллинза, догадывался о содержании этого рапорта, оно снимало с меня вину, и, может быть, когда-нибудь его содержание могло бы стать известным суду… И я не мог принять на себя несуществующую вину…
— Нет, — сказал я. — Если и виновен, то в том, что остался жив…
А потом судья прочитал приговор: «Виновным себя не признал… выдвинутая подсудимым версия не подтверждается документами… Листы дела такой-то и такой-то… Учитывая заключение экспертной комиссии… Принимая во внимание… Суд приговаривает гражданина Волкова Олега Васильевича к восьми годам лишения свободы с содержанием в колонии общего режима… Приговор может быть обжалован в семидневный срок, считая с момента его оглашения…»