Разведчик с Острова Мечты
Шрифт:
— Нет смысла извиняться, господин атаман, — отозвался юноша. — Пределы моих сил неблизко, а потребуется — влезу и много глубже. Пока же заканчиваем трапезничать.
И снова продолжился путь. Вожаки словно нарочно выбирали для отряда самые дикие места, самые глухие буреломы и самые топкие болота. Тихо матерясь, повстанцы продирались через заросли, карабкались по размякшим склонам оврагов, преодолевали переполненные стылые реки. Несколько раз случалось прятаться от людей. Главным образом это были простые крестьяне, но Сегеш предпочел не раскрываться: неизвестно, куда забредут однажды пущенные слухи, на чьи уши они в конечном счете наткнутся.
Очень помогли запасы отшельника. К моменту, когда они поиссякли, в округе появилась хоть какая-то живность. Стрелы Шагалана безотлагательно
Между тем ощутимо холодало. Наступление октября погода встретила резким секущим дождем и первыми снежными зарядами. Отныне лишних усилий требовал каждый ночлег, нечего было и думать обойтись без хорошего костра да сооруженного кое-как навеса. Огонь по возможности прикрывали. Впрочем, едва ли кто осмелился бы приблизиться к незнакомцам посреди ночи, даже завидев свет. Поутру же снимались затемно, прятали кострище и быстро уходили, не рискуя проверять надежность своей маскировки. На шестой день пути от Мокрой Балки дожди прекратились, хотя квелое солнце показывалось нечасто. Небо прояснялось лишь к сумеркам, а по ночам выкатывался столь яркий блин луны, что невольно в головах рождалась идея двигаться именно в темную пору. Местность кругом стелилась малолюдная, редкие поселения несложно приметить и своевременно обойти. Правда, возрастала нагрузка на разведчиков, точнее, лично на Шагалана — в мельтешении ночных теней вражеский патруль мог хорониться буквально за каждым кустом. Однако слишком уж велико было искушение вволю потопать по настоящей, ровной дороге. За первую же ночь одолели куда больший путь, чем за любой из предыдущих дней. На заре подыскали кустарник погуще, где и провалялись до новой темноты.
— Еще пара таких переходов, и мы у цели, — довольно ухмылялся Шурга, наблюдая за семенящими в отдалении путниками.
К вечеру движение по тракту явно ускорилось — пешие, повозки и солидные караваны торопились за надежные стены. Даже вооруженный до зубов конный разъезд прошел на рысях. Когда на небе высветлилась круглая мордочка луны, дорога уже практически опустела.
— Хорошо вы их тут запугали! — Шагалан проводил взглядом запоздалую кибитку. — Ишь, улепетывают со всех ног.
— Ну, ты напраслину-то не взводи, — хмыкнул Шурга. — Во-первых, брат, полнолуние. Испокон веку в такую пору вылезала разная нечисть, охочая до теплой кровушки. Посмотришь со стороны, вроде бы обычный мирный прохожий, приблизишься — упырь слюнявый или там оборотень. После войн да мора особенно много этих душегубов плодится.
— Угу. То есть все умные от них бегут, одни мы бодро гуляем по ночам?
— А чего ж? Чай, идем не в одиночку, при оружии, по сквозному тракту, не через погост. Почему же не отбиться-то, ежели что?
— Не слыхал я, дядюшка, чтобы от мертвяков кто железом отбился.
— Да ну тебя, право! Пугаешь старика. По совести говоря, уже давненько нечисти лишь бабы с дураками боятся. Жизнь потребует — ночь-полночь, и по кладбищу, и в полную луну… Крест да меч везде дорогу проложат.
— Ладно, с нечистью понятно. А во-вторых что?
— Во-вторых-то? А! Ну и разбойничков народ, конечно, побаивается, озоруют они частенько. Однако ты нас с ними, Шагалан, не равняй! — Шурга гордо задрал куцую бородку, насколько это было возможно, лежа на животе. — Мы ж не заурядные лиходеи! Не ради злата, за свободу войну ведем. Понимай!
Юноша скривил губу:
— Скажешь, и на тракте с кистенями никогда не появляетесь? Святым духом кормитесь?
— М-да, не торопится Господь окормлять из длани Своей, святости нам, видно, недостает, — и не подумал смутиться ватажник. — Ее-то, вон, и у благоверного Торена не хватило. А ушлых вдовиц на всех не напасешься… Много и грязи на руках, и грехов на душе, не спорю. Только ж судьбина, Шагалан, понудила к делу большому, великому, через него-то, знать, и очистимся. А грязь… Это ведь отшельник наш, даром что богатырь, терзается, корится, места себе не находит. А мы люди простые, лапотные, из грязи вышли, в ней выросли, в нее и канем. Ради доброго каравая готовы и навозом замараться… Ты лучше, молодец, ответь, самому-то доводилось разбоем промышлять?
— До сих пор обходился.
— Чем же жили все время?
— Когда как. То подрабатывали, то старые запасы выгребали.
— Хороши, видать, уродились те запасы, — буркнул Шурга себе под нос. — А ежели с нами до горячего дойдет, как поступишь?
— Вот дойдет, тогда и решу.
Равнодушно уронив эти слова, Шагалан и не предполагал, как скоро случится принимать подобное решение. Повстанцы вытерпели еще примерно час, пока сгустится тьма да окончательно заплывут грязной жижей растревоженные за день дорожные колеи. Первым, как обычно, двинулся разведчик. Выскользнул на открытое пространство, огляделся, провернувшись волчком, тихо свистнул и юркнул обратно в кусты. Его поджидал самый сложный путь — вдоль дороги по зарослям с ямами. За спиной, уже не особо сторожась, с треском и топотом вываливались на тракт товарищи. Донеслись даже слова чьей-то шутки, приглушенный смех. Шагалан не обращал внимания: вожаки сейчас наведут должный порядок, построят бойцов и отправятся с предельно возможной для заспанных людей скоростью. А скорость эта получалась немалая. При всей своей прыти юноша выкладывался полностью, часто пускался в бег, чтобы не отстать от колонны. Только от него ныне зависела общая безопасность, от его глаз, ушей, нюха, интуиции, наконец. Слева вдоль дороги тянулись обширные убранные поля. Если на отряд, марширующий по тракту, налетит затаившийся в кустах враг… их перережут ровно кроликов, а рассыпавшихся по полям будут травить ночь напролет. И поэтому Шагалан бежал сквозь колышущийся мрак, взрывая его всеми чувствами. Он обязан обнаружить засаду, в крайнем случае — наткнуться на нее. Стрелы здесь бесполезны, наготове оставалась сабля, а в ладони грелся широкий нож — первое оружие для страшного ближнего боя.
Заметить угрозу оказалось совсем не трудно. Разведчик застыл, припав к высокому трухлявому пню, спешно успокоил дыхание, вновь присмотрелся. Не светлячок, не гнилушка — лешачья забава — и не искры в глазах, впереди отчетливо горел огонь. Слишком неосторожно для засады. Разболтавшийся вдали от начальства пост? Или свой брат-разбойник, что иной раз опасней мелонгов? Кто еще в этой глуши отважится ночевать под открытым небом? Как бы то ни было, Шагалан сложил ладони и заухал через них филином. Согласно договоренности, идущий поблизости отряд должен сейчас немедленно остановиться, укрыться на обочине, а Шурга — выдвинуться к разведчику за разъяснениями. До сих пор, правда, к таким маневрам прибегать не доводилось, и слаженность действий вызывала сомнения.
На всякий случай Шагалан затаился, косясь то в сторону тракта, то на мигающий во мраке огонек. Шурга не заставил себя ждать, хотя среди общей ватной тишины его подкрадывание напомнило рвущегося сквозь бурелом кабана. Юноша коротко цокнул языком, обозначив себя, подтянул товарища за рукав.
— Нельзя же так шуметь, дядя! Рано вы, братцы, расслабились, о врагах забыли.
— Что, опять отыскал кого? — тяжело задышал ватажник.
— Возможно. Видишь, вон там за деревьями светится?
— Хм, на засаду-то не похоже. И для поста не больно удобно. Никак мирный кто на ночлег устроился?
— И это возможно. Однако по дороге давно уже никто не проезжал, а последние путники успели бы в деревню засветло. Все мирные люди попрятались, позапирались, ваши ватаги даже звероловов распугали.
— Да ладно тебе! Пойдем и проясним. Если большая толпа — обогнем, небольшая — прощупаем. Ворога, удалец, надобно бить, а путника — облегчать.
— Не торопись, дядюшка! — Шагалан сердито дернул повстанца назад. — Осмотреться забыл, разнюхать.
— А чего разнюхивать-то? Сам ведь заверял, что из облавы мы выскочили. Или нет?