Разведчики

Чехов Виктор Григорьевич

— Обязательно встретитесь, — как только мог убедительнее, сказал Синюхин. — А я попрощаться пришел, в школу лейтенантов уезжаю.

— Уезжаете?! Я-то думала, вместе теперь будем. Мне с вами очень хорошо, — призналась Катя. — Ведь вы друг Пети.

— Слов нет, жалко расставаться, — вздохнул Синюхин. — А только вы будьте спокойны: здесь все ребята хорошие, в обиду вас не дадут.

— А я и сама не дам себя в обиду! — Катя села на скамью, Синюхин опустился рядом.

— Екатерина Дмитриевна, завтра я уезжаю. Берегите себя, вон вы какая, прямо под огонь лезете.

Там, где без вас могут обойтись, Медика своего посылайте. Хотя это я зря! Прятаться не надо, только храбрость должна быть с рассудком… Ну, да что это я учить вас вздумал! Мне надо у вас учиться. Сильной вы души человек, Екатерина Дмитриевна! Расстаюсь с вами, и будто кусочек сердца отрывается. Вот какая сила в душевности вашей, не знаю, как это назвать… Хочется и мне повидаться с вами после войны, а где вас искать стану — ума не приложу.

Катя доверчиво взяла Синюхина за руку, хотела улыбнуться, но улыбки не получилось. Тяжело было прощаться с Синюхиным.

— Буду вам часто писать в военное училище, Иван Титович, — тихо сказала она. — Потом вы мне сообщите вашу новую полевую почту. Не потеряемся, лишь бы живы были! Где бы я ни находилась, разыщу вас! Еще меня с вашей семьей познакомите.

— Обязательно. Домой про вас в каждом письме пишу. И про Петра, и доктора Акошина. Жена и вам поклоны посылает, да все передавать стеснялся. Ведь Зина вам незнакомая…

Спускалась белая ночь, вернее светлый вечер, когда еще все видишь до самого горизонта. Тихо разговаривали боевые друзья. И когда Синюхин ушел, Катя долго смотрела на сгустившиеся в сосновом бору тени, старалась представить себе Петра, вспомнить его лицо. «Где ты? Что с тобой, мой хороший, родной?» — Вздохнув, она поднялась со скамьи. Где-то в далекой неизвестности любимый человек… Пройдут месяцы, она ничего не будет о нем знать, а может быть, не узнает и до конца жизни? Нет, только не это! Ждать, терпеливо ждать!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

НЕДАВНЕЕ ПРОШЛОЕ

Когда двадцать второго августа сорок первого года в Деснянске разорвались первые фашистские снаряды, все, кто еще медлил с отъездом, поняли — эвакуация неизбежна. Отдаленность от железной дороги сильно затрудняла отъезд, а враг подступал все ближе. Бои шли день и ночь.

Опустели советские учреждения, и только в райкоме партии не прекращалась работа. Это были последние приготовления:, некоторые коммунисты оставались в подполье, другие уходили в партизанские отряды.

В большой светлой комнате, перед кабинетом секретаря райкома — сдержанный гул, отрывистые фразы, возгласы, распоряжения. Люди проходили к секретарю, останавливались у стола инструктора и, получив назначение, торопливо покидали райком.

Почти у самой двери сидел сухонький старик с белой бородкой клином и белой полоской волос вокруг голого черепа. В руках палка с надетым на нее брилем. Входившие здоровались со стариком, перекидывались парой слов. Все знали и уважали старого

партизана гражданской войны — Ефрема Петровича Шохина, или, как его звали, деда Охрима.

Из кабинета вместе с военными вышел секретарь райкома. Бледное лицо с отечными мешками, покрасневшие глаза говорили о многих бессонных ночах. Прощаясь с военными, секретарь коротко произнес:

— Будет сделано, — и, обернувшись к инструктору, кивнул головой: — Выезжайте. В дороге не медлите.

Для всех это прозвучало: «Враг подходит к родному городу».

При появлении секретаря дед Охрим встал, поставил палку в угол, разгладил бороду и усы.

— Васыль Ёсыпович, я до вас, — проговорил он приятным тенорком.

— Ефрем Петрович? Проходите, проходите, — секретарь пропустил деда в кабинет. Конечно, вы все с той же просьбой?

— С тою самою. Я дуже вас просю, вы, як перший секретар, прикажить моему сыну Сереге принять мене у партизанский отряд. Хм-м, кажуть — старый! Я ше покажу, якый я старый. Я ще у восемнадцатом годи партизанив…

Секретарь сел рядом с дедом Охримом на небольшой деревянный диван и понизил голос.

— Ефрем Петрович, все это я знаю. А только ваш Сергей Ефремович получил особое задание и сейчас уходит с партизанами. Да и приказывать ему я не могу… Хочу предложить вам другую работу.

Дед Охрим сдвинул брови:

— Интересуюсь, яку?

— Положение, Ефрем Петрович, сами знаете, тяжелое — не сегодня-завтра враг будет здесь. — Секретарь помолчал, что-то обдумывая, потом продолжал: — Доверю вам большую, государственной важности тайну.

Еще больше нахмурив кустистые брови, дед смотрел в одну точку.

— Некоторые товарищи остаются здесь для подпольной работы.

— Знаю.

— Знаете?! От кого?

— Догадався.

— Ах, догадались, — облегченно вздохнул секретарь. — Так вот, хочу предложить вам быть нашим связным. Вы старый человек, бывший георгиевский кавалер… Кресты у вас целы?

— А як же.

— Наденете их, вас немцы и не заподозрят. Здесь вы нам много полезнее будете, чем в партизанском отряде. Конечно, и там бы вы смогли быть связным или разведчиком… Согласны?

— Эх, Васыль Ёсыпович, вы бильше знаете, де я нужен. Понятно, согласный.

— Тогда переезжайте из Старогородки за Десну, в Заречное и там ждите. Я через денек дам вам знать. Связь будете держать только со мной…

В наилучшем настроении вышел дед Охрим от секретаря райкома. Увидев в приемной невысокого темноволосого паренька, сына учителя Валюшко, удивился:

— Ты ж, Юрко, собырався эвакуироваться, остався? — и не дав Юрию что-нибудь ответить, поспешил объяснить, почему он здесь: — До секретаря? Мабуть, по комсомольской линии? А я приходыв спытать, чи нема звистки про моих сынив, що в армии, та як внукы доихалы… — Не задерживаясь, дед ходким шагом спустился по лестнице.

Юрий Валюшко вошел в кабинет.

— Почему не уехал? — строго посмотрел на него секретарь.

— Фашисты дороги перерезали, Васыль Ёсыпович, — глядя серыми немигающими глазами, ответил Юрий. — Хлопцы наши говорят, — к партизанам пойдут.