Разведчики
Шрифт:
— Товарищ старший лейтенант! — В глазах Кати светилась радость. — Мне Саша Топпоева сказала, что вы приехали, да я не решилась идти к вам: думала, отдыхаете.
— Принимаю свой разведвзвод, — с гордостью начал Марин. — Был у полковника, а то бы раньше нашел вас. Вам письмо привез.
— От кого?
Марин вытащил из кармана объемистый пакет:
— Кажется, от Шохина.
— От него не может быть… — тихо проговорила Катя, протягивая за письмом руку. Увидев на конверте размашистый почерк, побледнела, потом лицо ее стало вдруг розовым: — Да… от него…
— Идите читайте. Поговорить с вами мы
— У меня в землянке. Мальчик ее пока будет жить с нашим Медиком, так у нас одного санитара зовут. Вы, товарищ старший лейтенант, очень, видно, рады?
— Принимаю свой разведвзвод, — повторил Марин. — Что же может быть лучше?!
Катя сочувственно посмотрела на Марина:
— Я вас очень понимаю!
Марин улыбнулся:
— Идите читайте, я ведь тоже вас очень понимаю.
Катя сначала пошла быстро, потом, замедлив шаги, надорвала конверт и, вынув несколько крупно исписанных листков, остановилась. Где бы сесть? Близко ни скамьи, ни срубленного дерева, одни высокие сосны да кусты.
Зажав в руке письмо, она поспешила к себе в землянку. Саши дома не было. Письмо Петра было полно нежности и заботы.
«Катя, дорогая! — писал он. — Я на своей родине. Если бы ты знала, как я переживал встречу с местами, знакомыми с раннего детства! Все, что писали мне о родителях, подтвердилось. Остался у меня только один мой старый дед. Хороший старик, далеко за семьдесят ему, а партизанит…»
Катя читала страницу за страницей, к некоторым возвращалась, вновь перечитывала. Она даже не заметила, что кругом стемнело. Подошла к двери, раскрыла ее и опустилась на порог, склонясь к последнему листку письма.
«…Кажется, я тебе подробно рассказал, Катя, о наших делах, но еще сколько их впереди!
Я мщу и, пока у меня будут силы, не брошу автомата! Это не хвастовство, ты меня знаешь. Мать, сестра Оксана на каторге, отец убит, все сожжено, разграблено. На Украине нет семьи, где бы не было горя. Ты, родная, не беспокойся, если долго не получишь следующего письма, сама понимаешь — почта у нас от случая к случаю».
Угасли последние отблески заката. Плотная синева спустилась к подножию потемневших деревьев. Кругом была напряженная тишина. Сквозь вершины сосен светились первые звезды.
Глава 3
В ШТОРМОВУЮ НОЧЬ
В брызгах и пене бьются огромные водяные валы о скалистый берег. С грохотом обрушиваются, откатываются, чтобы с еще большей яростью накинуться на нависшие скалы. Низкие тучи, носятся над клокочущим морем и, кажется, вот-вот столкнутся с пенистыми гребнями волн. Ветер со свистом и завыванием мечется по морскому простору, вздымая водяные горы, срывая с их вершин клочья пены. Серая снежная муть скрывает горизонт.
Зимний полярный день, похожий на глубокие сумерки, угасал. Еще не наступила долгая ночь, но солнце уже не показывалось, и только по серому, чуть брезжившему свету можно было определить, что день еще не кончился.
Больше часа лежат разведчики на отвесной скале, стараясь разглядеть там, у подножия, сторожевое охранение врага. Где-то невдалеке от моря находятся база и аэродром противника, оттуда вылетают «юнкерсы», «мессершмитты» и «хейнкели» бомбить караваны судов и Мурманский порт. Плотной линией сторожевых охранений
Марин и Седых, не отрывая биноклей от глаз, лежали в небольшом углублении скалы… Особая значимость операции требовала от пограничников большой осторожности. Было крайне необходимо уничтожить этот важный для врага аэродром и базу противника. «Пожалуй, вся борьба на правом фланге советского фронта ведется за Мурманский порт и Кировскую магистраль, — думал Марин. — Наш фронт не отличается большими кровопролитными боями, но значимость его огромна, здесь одна из главных артерий, питающих наши фронты…»
Поправив ушанку, Марин не то спросил, не то сказал:
— Значит, с этого аэродрома вылетают фашисты бомбить караваны судов, направляющиеся в Мурманск…
— Южнее есть еще два, но те меньше. — Капитан Седых незаметно оглядел Марина — хорошо ли защищает полушубок от ветра?
— Долго нет Чаркина, — с беспокойством проговорил Марин.
— Не легкая задача отыскать спуск, — отозвался Седых. — Недаром здесь у фрицев нет охраны.
Марин вплотную придвинулся к капитану:
— И все-таки незамеченными мы можем пройти только в этом месте. На море десятибалльный шторм, ни катер, ни лодка пристать не могут; парашютного десанта при таком ветре они, конечно, не опасаются. — Он посмотрел на часы. — Половина пятого, времени не так уж много.
Седых накрылся плащпалаткой. В темноте отчетливо засветились стрелки и цифры.
— Да, половина пятого, — подтвердил он.
Марин опустил бинокль.
— Хоть глаза и устали, а вижу там сторожевое охранение, — показал он вниз. — Как будто по временам появляется свет.
Несколько минут наблюдали молча.
— Фары от машины! — почти в один голос проговорили оба.
— Это дорога к аэродрому или к базе, — уверенно сказал Марин. — Конечно, это свет от фар. Товарищ капитан, вы возьмите на себя базу, я — аэродром, отвлеку внимание охраны, — и подумал: «Отдаю распоряжение, как будто мы уже спустились с этой скалы… Все же мы спустимся и выполним боевой приказ!»
Посыпался мелкий сухой снег. Ветер больно хлестал в лицо, в несколько минут наметал сугробы и так же быстро их разбрасывал. Вдруг снег пошел сплошной стеной, точно хотел похоронить здесь разведчиков.
Прошло минут пятнадцать, снежная пелена умчалась в темноту, а на скале по-прежнему буйствовал насквозь пронизывающий ветер.
У Марина начала ныть спина. Он, как и другие, очень продрог и старался движениями рук хоть немного согреться. Этот поход был для него настоящим экзаменом. Немало пришлось доказывать, что он может и должен участвовать в нем, так как отлично знает эту местность, имеет опыт партизанской войны. До этого он уже был в небольших рейдах. Особенно тяжелы были первые два похода. Он видел — бойцы старались идти медленнее, выбирали наиболее легкую дорогу. Это и трогало и в то же время заставляло страдать. Все же ежедневные гимнастические упражнения, тренировки сделали свое дело — в последних разведках он уже шел наравне с другими…