Разведенные мосты
Шрифт:
И закончил нашу беседу вопросом:
— А не сообщить ли нам об этом в компетентные органы?..
Я посоветовал подождать до завтра.
И в тот же час отправился к Максиму, который жил от нас тоже неподалёку. Слышал, как за дверью осторожными шажками шёл по коридору хозяин квартиры. С минуту разглядывал меня в глазок, потом спросил:
— А не вы ли это, Иван Владимирович?
— Он самый. Открывайте дверь.
И как только я вошёл, ко мне из кухни вышел Фёдор Кузьмич. Смотрит победителем, смеётся.
— Я от бабушки ушёл, и от
И потом на кухне, замешивая себе крепкий кофе, и уже серьёзно, продолжал:
— Вот теперь они милицию ко мне на квартиру пришлют, искать меня будут. Раньше-то я догадывался, а теперь мне всё ясно стало. Операция тут хитро задумана, сначала меня в психушку упечь, а там и микстурой какой совсем доконать. Слышал я, что психиатры своим пациентам по два-три стакана в день валерианы дают, ну, после такой дозы человек и скуксится, как лист пожухлый. Вроде бы лекарство и невинное, а дух из организма вышибает. Ну, я-то не теми нитками шит; я всю американскую ракетную программу объегорил, а тут уж как-нибудь вывернусь.
Взял с подоконника трубку радиотелефона, позвонил домой:
— Настёна! Никто не приезжал? Нет?.. Хорошо. Ты помни наш уговор: посмотри в глазок, кто пришёл, и дверь открывать не торопись, а сначала позвони мне, тогда уж их впускай.
Хозяин разливал кофе, а Фёдор Кузьмич рассказывал свои похождения.
И вот какая картина нам рисовалась.
Предварительно не позвонив по телефону, на квартиру Горшкова пришла карета скорой помощи. В квартиру вошли четверо: врач, медсестра и два амбала баскетбольного роста. Врач задавал вопросы:
— Как самочувствие, на что жалуетесь?.. Ага, это хорошо, что всё у вас хорошо, а тогда зачем же плачете?.. Ни с того, ни с сего — и вдруг в слёзы. А ну, смотрите на мою руку: вначале на этот вот палец, затем на этот. А теперь на меня смотрите. Вот сюда, а теперь сюда. Та-а-к, хорошо. Сядьте ближе, положите ногу на ногу: вот так, хорошо…
Ударил молоточком по коленке, сильнее, ещё сильнее…
— Вот я и говорю: плачете. А вы ведь не маленький, взрослый человек, а — плачете. Я-то вот не плачу, и они, мои помощники, тоже не плачут.
Фёдор Кузьмич сказал:
— Доктор, чего вы от меня хотите? А то ведь я уж начинаю думать: кто из нас здоровый, а кто больной.
— И это нам знакомо, — парировал доктор. — Сначала скажет: я — Наполеон, а потом станет утверждать: это доктора надо лечить, а не меня. Знакомо, знакомо. Мы это ещё в институте проходили. Ну, так я и говорю: полечиться вам надо. Повезём вас в больницу, пообследуем, а там решим, что и как.
Доктор поднялся.
— Нуте-с, сами пойдёте, или как?..
Горшков оглядел стоявших у его плеча амбалов.
— Сам пойду. Дайте только собраться малость.
Подъехали к больнице, и врачи вышли из машины. И почему-то оставили Горшкова одного и скрылись за дверью приёмного отделения. Горшков посмотрел в окошко и увидел, как и водитель вышел из машины, трусцой побежал на ту сторону шоссе к небольшому дому, на котором красовалась вывеска «Гамбургеры». Фёдор Кузьмич толкнул дверцу, она открылась. И он вышел, прошёл к шоферской кабине. Что ему взбрело в голову?.. Сел за руль. И как раз в эту минуту из приёмной выскочил коротконогий толстяк в белом халате, со взъерошенной копной смоляных волос, а за его спиной бригада медиков, которая привезла Горшкова. Слышалась беготня, кто-то кричал:
— Где?.. Где он, черт бы вас побрал! Сбежал пациент!..
Толстяк распахнул дверцу шофёрской кабины. И — к Горшкову:
— Где?.. Куда он делся?.. Вы с ума, что ли, посходили?
Опять обежал вокруг машины, и опять — к Горшкову:
— Где пациент? Он очень важный!.. Вы можете это понять? С меня голову снимут!.. А?.. Где он?..
Горшков вяло проговорил:
— А вы кто?
— Главный врач я!.. Не видите, что ли?..
— А-а… Так он, больной, туда пошёл. Вон там трамвайная остановка. Туда он и подался.
Главный врач, а за ним и вся бригада кинулись к трамвайной остановке. А Горшков вышел из кабины и, поигрывая своей тростью, направился к метро — в обратную сторону от трамвая.
И вот — приехал; не домой, а к Максиму. Теперь уж он понимает, что стал объектом какой-то серьёзной операции; в противном случае главный врач городской психиатрической больницы не стал бы самолично заниматься его персоной, да ещё так сильно волноваться в связи с его неожиданным исчезновением.
На пути к другу Горшков напрягал всю свою фантазию, изобретая надёжные варианты дальнейших действий. Он понимал: борьба предстоит нелёгкая. И думал больше о том, как бы его семью не выбросили на улицу.
Раздался телефонный звонок. Звонила дочь:
— Папа, за дверью стоят два милиционера.
— Ладно. Впускай их. Спрашивать будут обо мне, ты говори одно и то же: «Не знаю, где он». И всегда говори так: «Не знаю, я ничего не знаю». А когда они уедут, позвони дяде Максиму.
Нам Фёдор Кузьмич сказал:
— Сейчас приедут сюда. Мне надо идти. Позвоню вам из автомата.
И стал прощаться.
Я остался у Максима. И через полчаса в дверь позвонили:
— Милиция! Откройте!..
Вошли двое: капитан милиции и сержант. Капитан, увидев меня, всплеснул руками:
— Иван Владимирович! Вы здесь?..
— Как видите.
Сержант пошёл осматривать комнаты, а мы с капитаном стояли в коридоре, беседовали. Я его знал, он был племянником одного из членов нашей академии, и я, года два или три назад, просил другого академика, бывшего руководителем военного научно-исследовательского института, пристроить у себя вот этого самого офицера-подводника, только что демобилизованного из армии. И мы его устроили, но в институте всё время задерживали зарплату и подводник ушёл работать в милицию. Мне неудобно было его задерживать, и я попросил позвонить мне вечером.