Разведка боем
Шрифт:
Однако Новиков все равно вынужден был сделать Сашке внушение.
– Ты, брат, слишком увлекся. К чему вся эта показуха? Не дразни гусей. А то какой-нибудь дурак невзначай опомнится раньше времени. Когда заканчивать думаешь?
– Да мы и закончили уже. По спискам все намеченные изолированы. И на самом деле почти никто ничего не заметил. Мало ли в Москве облав было? То бандитов ловили, то заговорщиков, то просто заложников брали. Все путем… Тут утром сценка была, лично наблюдал. Вроде забавная, а то и плакать хочется. Послушай для разрядки. …Во
Комендант появился и с ходу начал протестовать, заявляя, что у него все камеры переполнены и новых арестантов принимать некуда. Везите, мол, в Бутырки. Заранее надо было предупреждать, тогда он расчистил бы площади.
– Иди-ка сюда, дорогой товарищ, – ласково улыбаясь, сказал Басманов. – А что там у тебя за клиентура сейчас сидит?
– Нормальная клиентура. Какую привозили, такая и сидит…
– Ну, неси нам списки. Тех, что до вчерашнего дня посадили…
– А кто ты такой, чтобы мне приказывать? Я, может, только товарищу Менжинскому подчиняюсь… – коротконогий рыжий комендант только что на носочки не привстал, чтобы выглядеть достойно против высокого, пока еще сдерживающего злость, но уже начавшего раздраженно втягивать воздух сквозь сжатые зубы Басманова.
– Эт-то я тебе сейчас обозначу, кто я есть… – Рука в лайковой перчатке сжалась в кулак.
– Спокойнее, Михаил Федорович, – предостерег его Шульгин. – Товарища пока не поставили в известность. Тебя, товарищ комендант, эта бумага устроит или вправду за Менжинским послать? – Он протянул ему соответствующий мандат, подписанный Аграновым.
– Уяснил, товарищ? Врубайся дальше. Операция настолько ответственная, что придется всех твоих предыдущих клиентов выпустить. До следующего раза. Кроме уголовников. Уголовники есть?
– Откуда? – обиделся комендант. – Только контра… И заложники, само собой.
– Вот, значит, контру пока выпускай. Потребуется – еще раз наловим. – Басманов явно упивался своей новой ролью.
Комендант пребывал в тяжком раздумье.
– А оформлять как будем? – наконец спросил он.
– Я же тебе человеческим языком сказал – неси списки или что там у тебя есть. Напишу распоряжение, поставлю дату – и адью. Что тебе еще надо, мать твою через семь гробов с присвистом в центр мирового равновесия…
– Интересно выражаешься, товарищ, – с уважением сказал комендант. – Боцманом на флоте служил?
– Ага. На самоходном пароме товарища Харона.
– Как же, слышал…
Из открытых дверей тюрьмы плотно повалил арестантский люд. По стандартному советскому обычаю не проинформированный ни о чем, кроме двусмысленного «выходи с вещами».
Квадрат двора-колодца, низкое небо с быстро летящими серыми тучами, автобусы у ворот, цепь вооруженных людей – о чем может подумать проведший в лубянских застенках несколько месяцев нормальный человек?
Из плотной массы арестантов выбился, расталкивая их плечами, худой, обросший седеющей бородой мужчина в потрепанной офицерской шинели.
– Басманов, сволочь, ты тоже с ними?! Стрелять нас будешь? Ну, стреляй, иуда…
Шульгин на секунду растерялся, а Басманов – нет. Схватил человека за борт шинели, рывком подтянул к себе.
– Заткнись, дурак. Стой здесь, смотри!
Офицеры басмановского отряда, оттеснив охранников ВЧК, распахнули ворота. Ошеломленная, не верящая в свое счастье толпа хлынула на волю.
– Капитан барон фон Лемке-второй, – шепотом представил Басманов Шульгину узника, похожего на Эдмона Дантеса. – Вместе служили в гвардии. Ты как, Генрих, сюда-то попал?
– Как все, – отмахнулся барон. – Объясни лучше, что здесь происходит, да ты сам-то сейчас кто?
– Кто был, тот и есть. Будешь с нами порядок наводить? Или отдых требуется?
Шульгину не то, чтобы интересно было смотреть на происходящее, сказать так было бы кощунством, он испытывал сочувствие и даже некоторую зависть к людям, которые переживали момент исполнения самых сокровенных и невероятных желаний. Хотел бы он на минутку оказаться в положении этого барона…
Комендант тюрьмы чувствовал нутром, что происходит нечто неправильное. И лица одетых в новую красноармейскую форму людей, оккупировавших святую святых Лубянки, внушали ему классовую неприязнь. Уж слишком они были непереносимо породистыми. В подвалах их место, а не на воле с оружием. Настоящий красноармеец должен быть в меру бестолковым, исполнять команды с длительной выдержкой, хлопая глазами и мучительно пытаясь понять, что следует делать, а эти – как на пружинах. И уже почти собрался комендант бежать к телефону, как особенно неприятный ему человек, прикинувшийся революционным боцманом, сам поманил его пальцем.
– Ты, товарищ, не знаю, как тебя, рассади тех, что в автобусах, по камерам, а потом поднимись к Ягоде. Спросишь, что с кем делать. Мы еще сейчас привезем, так разберитесь, кого сразу в распыл, а кого и подержать. И распишись, что принял. Сто двадцать голов… Пусть Генрих Григорьевич, против кого нужно, кресты поставит. А уж за нами не заржавеет…
Отошли к воротам. У барона тряслись руки.
– Миша, так что это? Вы что, Москву взяли? Почему тогда стрельбы даже не было и в тюрьме все тихо? Они же нас расстрелять должны были при вашем приближении. Или как?
– Успокойся, Гена. Водки хочешь? Я тебе потом все объясню. Контрреволюция, которой так долго боялись большевики, совершилась. Ты уже и историю забыл? Все настоящие крепости берутся именно изнутри. И высший шик – чтобы защитники этого даже не поняли. А ты давно здесь сидишь?
– Полгода, не меньше. Два раза на расстрел выводили, да почему-то передумывали… Дай мне хоть наган, Миша, я их видеть не могу…
– Что, господин полковник, – повернулся Басманов к Шульгину, – может, назначим барона комендантом тюрьмы? Вот уж потешится. Пойдешь, Гена?