Разведка боем
Шрифт:
– Почему нет? Стругацкие, кстати, вроде бы к тому пришли, что прогрессорство невозможно и как бы даже аморально. Ну а чем американцы в Германии и Японии после войны занимались? Прогрессорство в чистом виде. Кого нужно – повесили, остальных – позитивно реморализировали. И без всяких стонов и сомнений по поводу – а имеем ли мы право лишать людей их истории? Лишили – и все о'кей.
– Так это вроде как свои, сопланетники, а там…
– Не вижу разницы. Японцы даже дальше расово от американцев, чем земляне от арканарцев. Но это уже схоластика. В целом тебе моя схема нравится?
– Ага.
– Господа-товарищи! – вдруг провозгласил удивительно веселый сегодня и по-хорошему раскованный Левашов. – Отчего бы нам дружно не отправиться в сауну? Сто лет мы уже, как белые люди, не отдыхали. Все дела, войны, революции…
– Во разошелся, – подмигнул Воронцов Андрею.
– Да и вправду – отчего бы нет? Голосуем?
Противников идеи не оказалось, за исключением Ларисы, которая сослалась на известное недомогание.
– Дело хозяйское, – словно бы даже обрадовался Шульгин. – Как раз и Аней займешься. Ей по молодости лет спать пора, да и вообще…
Анна сначала не поняла, в чем дело, и стала возражать, пока Лариса не объяснила ей смысла предстоящего мероприятия. Девушка вспыхнула от смущения. Для первого раза нагрузка на ее пуритански ориентированную психику оказалась великовата.
Лариса повела Анну вниз. Предложила сегодня переночевать в ее каюте, а уж завтра подобрать собственную. И мгновенно сдружившиеся девушки проболтали почти до утра. Ларисе пришлось трудно – каким образом объяснить гостье нравы и обычаи ограниченного корабельными бортами мирка, не слишком ее шокируя, и как увязать здешнюю свободную мораль с ханжескими порядками «Большой земли»? Ненамного легче, чем ввести девушку из хомейнистского Ирана в сообщество каких-нибудь амстердамских хиппи…
Из сауны возвращались часа через три, распаренные, умиротворенные, довольные вновь вернувшимся ощущением давних уже, общинных эмоций жителей «фронтира», которые они испытывали на планете Валгалла, она же и Таорэра, когда позади были безжалостные боевики аггров, а впереди и вокруг – чужой неисследованный мир и очередные местные «пришельцы», кванги, которых правильнее считать аборигенами. Перед тем, как разойтись в разные стороны, Берестин, Воронцов и Новиков подзадержались на площадке трапа.
– Так все же, Андрей, ты окончательно решил на Троцкого ставку делать? Фигура уж больно мерзостная… Может быть, еще кого поискать? – спросил Дмитрий. Отчего-то именно эта проблема его сейчас занимала, будто ничего важнее не было.
– Мало ты фигур видал, – возразил ему Берестин. – Я, когда в виде Маркова в Первой конной служил, на этого Троцкого только что не молился. И вся армия так. Это уж потом на него Сталин и компания собак навешали. Жестокий он был, не возражаю, но в отличие от прочих большевистских вождей – прагматически жестокий. В отличие от Ленина и Сталина для собственного удовольствия никого не расстреливал. Потому и пришлось после тридцатого года всю верхушку армии выбивать, что за исключением Ворошилова и Буденного, все они были чистыми троцкистами.
– Да
Распрощались, увидев, что по коридору приближаются задержавшиеся в предбаннике женщины.
Андрей подождал Ирину, взял у нее из рук сумку с банным инвентарем. Но у дверей каюты она его остановила:
– Пойди лучше к себе. И вечер был хороший, и баня. А сейчас половина третьего, и я просто хочу спать. До завтра, а?
Новиков хотел было возмутиться – чем, мол, помешает он ее отдыху? В двенадцатиместной каюте всем места хватит. Но сдержался. Наверное, и вправду лучше тихо, молча, спокойно отправиться в собственные апартаменты. Набиваться в гости к женщине стоит лишь тогда, когда сама она подпрыгивает от нетерпения. А иначе это… Он не подобрал подходящего эпитета, махнул рукой, подчеркнуто галантно с Ириной раскланялся и побрел по бесконечно длинным палубам и многочисленным трапам между ними, пока не добрался до своей каюты.
ГЛАВА 37
Артузову Артуру Христиановичу, начальнику контрразведывательного отдела, Новиков при личной встрече вручил короткую, очень продуманно составленную докладную.
– Это вот вы должны немедленно передать Менжинскому для совершенно срочного доклада Троцкому. Здесь сказано, что в ближайшие двое суток три корпуса белых под общим командованием Слащева начнут наступление на Москву через Орел – Калугу с решительной целью. Одновременно будет наноситься отвлекающий удар в направлении Тамбова…
– А на самом деле? – спросил, повертев в руках пакет, Артузов. Новиков помнил его со времен фильма «Операция «Трест», где роль Артузова исполнял молодой еще Джигарханян. Внешнее сходство просматривалось, но не более. Киношный Артузов был фанатиком и романтиком революции, этот – нормальным прагматиком, как и положено международному авантюристу. Не понимающим своей пользы идеалистам Андрей не верил.
– На самом деле может быть все, что мне заблагорассудится, – ответил Новиков. – Вас же должна интересовать совсем другая проблема. Остаться вам в числе высших руководителей ВЧК с перспективами на будущее или вместе со своим неуместным любопытством пополнить ряды ваших же собственных клиентов. Помните, как это делается?
Андрей иногда сам поражался, как легко ему, в прошлом достаточно деликатному и даже застенчивому человеку, стала удаваться роль беспощадного и насмешливого циника.
– Вы ведь уже должны были убедиться, Артур Христианович, что для нас нет невозможного и в практическом, и в нравственном плане. Я доходчиво объясняю?
– Более чем. Я немедленно доложу Менжинскому. Как информацию, поступившую из абсолютно достоверных источников во врангелевском штабе.
– Правильно поняли. Желаю успеха, Артур Христианович.