Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.
Шрифт:
К этому времени мы уже составили письменный доклад для «Центра». Писал доклад я в присутствии Отто по материалам, собранным нами. Мы подчеркивали хорошее вооружение немецкой армии, обратили внимание на характеризующую ее высокую дисциплинированность, а также включили в него все ставшие нам известными военные операции, проведенные агрессором, позволившие в такой короткий срок покончить с сопротивлением войск Бельгии, Нидерландов и Люксембурга.
Я помню отлично, что в этом докладе мы особо подчеркивали большое значение, произведшее на нас огромное впечатление, службы планомерного снабжения быстро продвигающейся вперед армии с боеприпасами, продуктами питания и т.п. Действительно, целые подразделения спецслужбы, оснащенные мощными автотранспортными средствами
Доклад, написанный нами, был уже передан связисту «Метро», если не ошибаюсь, Лебедеву, для срочного направления в «Центр».
Встреча с представителем «Центра» состоялась на одной из подготовленных мною конспиративных квартир. Наше удивление при встрече с ним вызвало то, что представителем «Центра» оказался хорошо известный нам Большаков.
Признаюсь, я никогда не мог и по сей день не могу забыть весь ход этой встречи. Это объясняется многими причинами. В первую очередь тем, что «Центром» было принято решение, предусматривающее в целях самосохранения Отто его срочный переезд во Францию, где он был обязан попытаться создать новую резидентуру. Это решение полностью совпадало с намечаемым самим Отто не переездом, а фактическим бегством во Францию совместно с Андре и любовницей резидента Джорджи де Винтер. Правда, о бегстве вместе с Отто его любовницы я тогда не мог и предполагать, так как об этих «качествах» моего резидента я не мог ничего знать.
Поистине меня больше всего взволновало сообщение Большакова о том, что бельгийскую резидентуру от Отто должен был принять незамедлительно я, и с момента ее принятия я превращался в резидента, непосредственно подчиненного «Центру». Ни о каком моем продолжающемся подчинении непосредственно Отто не было и не могло быть речи.
Услышав решение «Центра» о моем назначении резидентом совершенно самостоятельной нашей бельгийской резидентуры, я был вынужден честно высказать свою тревогу, вызванную тем, что сумею ли я, молодой разведчик (мне ведь тогда еще не было полных 27 лет) и, как мне казалось, еще малоопытный, справиться с новыми, весьма ответственными обязанностями. После того как я заявил Большакову о том, что у меня недостаточный разведывательный опыт, к моему удивлению, Отто, в свою очередь, это мое мнение опроверг, сказав, что годовая совместная работа доказала ему, что я уже достаточно опытен в работе, и это дает ему право утверждать, что я вполне справлюсь с возлагаемыми на меня обязанностями.
Мне тогда показалось, что одобрение со стороны Отто моего назначения на должность резидента бельгийской резидентуры может быть объяснено только его желанием немедленно переехать в Париж.
Понимая возлагаемую на меня ответственность, я решился на полное откровение перед Большаковым, которого хорошо знал и, как мне казалось, с которым у меня во время нашей совместной работы, частых встреч сложились дружеские отношения.
Я понимал, что все то, что я намереваюсь сказать, должно вызвать негодование со стороны Отто. С другой стороны, принимая резидентуру, я не видел возможности скрыть от «Центра», от его представителя целый ряд весьма важных фактов.
Начал я с того, что заявил в открытую, что объявленная Отто «Центру» надежная «крыша» рухнула. Я подчеркнул, что о надежности «крыши» я слышал еще в Москве на приемах в «Центре». Теперь мне стало ясно, что «крыша» рухнула, так как Отто допустил ряд просчетов при ее организации. Эти весьма существенные просчеты Отто тщательно скрывал от «Центра». Учитывая создавшееся положение, принимаемая мною резидентура остается лишенной «крыши».
Передавая мне резидентуру, Отто не назвал мне ни одного до этого не известного члена резидентуры, связиста или источника. В то же время я уже знал, что кроме Макарова, Аламо, и меня, Сьерра, по паспортам легализировавшихся как уругвайские граждане, почти все известные мне, связанные с резидентурой лица были евреями, а, следовательно, должны будут скрываться от оккупантов. Их переход на
Я подчеркнул, что Большакову известно хорошо, что радиосвязь с «Центром» тоже пока еще не налажена полностью. Ее пытались наладить с помощью в свое время направленного нам «Центром» радиопередатчика Андре и Хемниц. Однако пока еще ничего не получилось.
Я счел необходимым поставить вопрос перед Большаковым о том, что следует дальше делать с семьей Отто и Фрицем? И получил успокоивший меня ответ: «Метро» обеспечит их безопасность и направление в Москву.
Последний вопрос, который я счел нужным задать, сводился к моей легализации. Меня интересовало мнение Большакова, может ли считаться достаточной моя легализация в качестве студента Брюссельского свободного университета.
Представитель «Центра» Большаков не скрывал своего удивления от всего услышанного и попросил Отто высказать свое мнение. Не буду скрывать, мне показалось, что Большаков с некоторым укором смотрел в мою сторону, явно недоумевая, почему я ему раньше при наших встречах ничего не рассказывал по тем вопросам, которые сейчас освещал. Очевидно, он не мог понять, что все, что я высказал, хотя иногда вызывало у меня сомнения, не было четко определено, так как я далеко не все знал еще о нашей резидентуре. Я мог предполагать, что Отто не считает нужным полностью меня во все посвящать.
На просьбу представителя «Центра» высказать свое мнение по затронутым мною вопросам Отто ничего вразумительного сказать не смог. Ему нехотя пришлось согласиться со всеми доводами, которые я приводил. Он согласился и с тем, что, учитывая ход событий, начиная с начала Второй мировой войны созданная легализация для него самого и для Андре становилась необдуманной.
Явно нервничая от самого хода передачи мне резидентуры, он, со своей стороны, просил помочь в решении вопроса, касающегося быстрейшего направления из Бельгии его жены с детьми в «деревню». Говоря об этом, он коснулся и необходимости направления в Москву Фрица. Выслушав Отто, представитель «Центра» не выдержал и тоже высказал свое возмущение тем, что Отто необдуманно вносил свои предложения «Центру» в отношении возможности приобретения для советских разведчиков надежных «сапог» и дальнейшей их переправы из Бельгии в США.
По поводу возвращения в Москву Любови Евсеевны Бройде, жены Отто, с детьми и Фрица, представитель «Центра» вновь обещал срочно разрешить этот вопрос непосредственно в Бельгии, а в случае каких-либо затруднений сразу после своего возвращения в «Центр» с его руководством.
Большаков обещал также оказать нам содействие в организации связи с помощью радиопередатчика между принятой мною резидентурой и «Центром». По просьбе Отто, Большаков пообещал оказать и ему содействие по организации радиосвязи между ним из Парижа и «Центром». Был обсужден еще ряд вопросов.
Расставаясь, Отто, я и представитель «Центра» пожали дружески друг другу руки. При этом мне показалось, что Большаков выражал явную солидарность, понимание сложности моего положения и моего морального состояния.
С Отто мы попрощались менее дружелюбно. Это было вполне понятно после всего, что бывший резидент выслушал от меня. Заметив проявление открытого изменения отношения ко мне, я задумался, оставшись один, над тем, как сложатся наши отношения с Отто в дальнейшем.
В течение многих лет, включающих нашу совместную работу, поддержание связи между мной, резидентом в Бельгии, и Отто, резидентом во Франции, установившейся связи с ним после моего вынужденного переезда в Марсель, у меня складывалось разное мнение о существовавших между нами отношениях. Более точный ответ я сумел получить только в 1956 году при нашей единственной встрече в органах государственной безопасности в Москве, а особенно после чтения книги Леопольда Треппера «Большая игра» и ряда других публикаций, основанных на его рассказах. Обо всем этом я буду рассказывать более подробно.