Развод
Шрифт:
Через пятнадцать минут уже почти все приглашённые дети в сборе. Но я вижу, как Вика постоянно поглядывает на дверь. Она ждёт отца. Конечно же, он с самого утра позвонил и поздравил её, но Вика привыкла каждый праздник получать от папы подарки, ещё находясь в постели. Сегодня она не сказала об этом ничего, но я видела по её глазам. Заметила эту нотку грусти.
И, конечно же, Гордей приходит. Его Вика встречает уже не так степенно и по-светски.
— Папуля! — дочь вприпрыжку бросается к Гордею и запрыгивает ему на руки.
— Приве-е-ет,
Я наблюдаю за этой картиной и невольно улыбаюсь. Задумываюсь о том, насколько всё-таки замечательный отец Гордей. Я очень сочувствую женщинам, дети которых после развода не нужны бывшим. Когда прошлым становится не только бывшая жена, но и дети. Это ужасно. Это больно.
Но ведь есть и такие женщины, которые из-за собственных обид делают всё возможное, чтобы помешать общению бывшего мужа с его же детьми. Это очень подло. Дети имеют право иметь отца, имеют право его любить. Как и отцы детей.
— О нет, — закрываю глаза ладонями, сокрушаясь, когда Гордей на секунду снова скрывается за дверью, а потом вносит в залу огроменного мягкого розового зайца. — Нет-нет! И куда же мы его поместим?
— Ура! Ура! Спасибочки, папуля! — пищит Вика, прыгая и обнимая теперь уже зайца, который, без преувеличения, больше её самой.
Дальше снова подключаются аниматоры. Они организуют детей для фотосессии, а потом рассадят за праздничным столом и будут развлекать. Гордей же огибает залу и подходит ко мне.
— Здравствуй, Ирина, — останавливается рядом.
— Привет, — киваю в ответ.
Меня тут же окутывает его запахом. Таким знакомым, таким привычным. Я больше двух недель не ощущала его так близко и, кажется… даже истосковалась. Знаю, что это просто привычка. Десять лет вдыхать запах другого человека, десять лет считать этот аромат родным. Закутываться в него, утопать. А потом лишиться. Сложно привыкнуть.
Поэтому я просто стою и вдыхаю. В этом же нет ничего плохого, ведь так?
Мы стоим и смотрим, как наша дочь веселится. Наша маленькая и уже такая большая девочка. Она смеётся, болтает с друзьями, вся просто светится. И время от времени бросает в нашу сторону короткие взгляды, словно беспокоится, проверяет, тут ли мы, вместе ли.
— Такая большая уже, — говорю негромко.
— Шесть лет, — таким же тоном отвечает Гордей.
— А помнишь, какая она была малюсенькая, когда из роддома привезли? — в носу что-то щекочет при воспоминаниях.
— Пальчики и ногти синие были, я испугался тогда.
— И я.
— Но доктор успокоила, — качает головой. — А как пошла помнишь?
— Ты на видео снять успел!
— Да-а, — улыбается Гордей. — Сначала едва ходила, несмело так. А потом как разбегалась — не догнать.
В горле ком образуется, давит. Голос садится — чувствую, поэтому и не говорю в ответ ничего. Но я помню. Конечно же, помню. Как за ручки водил он её, как самолётиком катал, а Вика заливалась своим детским смехом. Бесподобным, заразительным, искренним, которым могут смеяться только младенцы. Я же пыталась заснять всё это. Господи, у меня же память на смартфоне за полгода забита была. Пятьсот двенадцать гигабайт между прочим!
Мы были семьёй. Были счастливы. Мы и сейчас в некотором роде семья. Важны друг для друга хотя бы потому, что у нас есть общая дочь и эти бесценные воспоминания. Это важно.
Но и я важна. Для самой себя важна. Моя работа. Мои цели в профессии.
Почему я должна выбирать?
Не должна.
Но я должна быть честной.
— Гордей, мне нужно тебе кое-что сказать, — говорю, задержав дыхание.
Glava 15
— Папа, мама, пойдёмте скорее, я вам та-а-акое покажу! — подбегает к нам дочь и мне приходится проглотить своё признание о работе с Сабуровым. Позже, значит, поговорим. Впопыхах как-то не хочется делать это.
Вика хватает за руку меня и Гордея и тащит к столу.
— Вот, смотрите!
Она разворачивает канву для алмазной вышивки со своим портретом. Достаточно большого размера.
— Красиво очень! — говорю искренне.
— Это мне Ростик подарил, — как-то по особенному улыбается Вика, а брови Гордея при этом ползут вверх, но он удерживается от комментария. Ох, не завидую я будущему избраннику дочери, ему придётся постараться, чтобы получить одобрение её отца.
— Тут много работы, — кивает Годей. — Не один день вышивать придётся.
— Ты же мне поможешь, папочка? — хлопает глазами Вика.
— Я? — усмехается Гордей. — Нет уж, увольте. Это по маминой части. А лучше бабушку привлекай.
Дети смеются, Вика тоже хохочет. Ей очень весело. Она настаивает, чтобы мы с Гордеем тоже присоединились к ней и друзьям за столом.
— Надо пользоваться случаем, — негромко говорит мне на ухо Гордей, и от его тёплого дыхания волоски сзади на шее приподнимаются вдруг. — Пройдёт ещё лет семь-восемь, и она уже захочет отдельного торжества, без родителей.
— Это точно, — киваю.
Мы присоединяемся к детям и, конечно, становится уже не до серьёзного разговора. Я чувствую, как внутри этот момент саднит. Это тяготит меня, хочется быстрее объясниться. И я очень надеюсь, что Гордей поймёт меня.
Мне нужна эта работа, я чувствую, что могу чего-то добиться. Мне нравится то, чем я занимаюсь. Сабурова я буду воспринимать просто как клиента. Ни больше, ни меньше. Думаю, Гордей должен понять это.
Праздник заканчивается достаточно поздно. Дети веселятся до последнего, хотя уже заметно устали и, конечно, не хотят расходиться по домам, когда за ними начинают приезжать родители. Но время уже близится к половине девятого вечера, завтра всем вставать в детский сад. Кроме Вики, она уговорила меня оставить её после праздника дома.