Развязка петербургских тайн

Зобин Вадим

— Холодный подай. И варенье яблочное, — при­казала Юлия Николаевна.

— Митенька по-нашему говорить хуже стал... Все по-ихнему... С ребятами — по-ихнему, с сосе­дом — по-ихнему... Другой раз и не понять, чего спрашивает...

— Это непорядок, Глаша. Следи, чтобы дома Митенька говорил только по-русски.

— Ничего страшного... Вернемся в Россию, язык вспомнит... Дети к языкам быстро привыкают, — сказал Ковров.

Раздался стук в дверь. Ковров бросил тревож­ный взгляд на жену.

— Сам открою, — сказал он и вместе с Глашей вышел из комнаты.

Увидев Бероеву, Загурский слегка оторопел; ее утонченная красота, царственная осанка и скры­тый внутренний огонь произвели на него очень сильное впечатление. Он остановился в дверях и, пренебрегая приличиями, откровенно любовался Юлией Николаевной.

— Познакомься, Юленька! Наталья Алексеевна и Платон Алексеевич Загурские. Моя жена — Юлия Николаевна.

Бероева слегка наклонила голову.

— Не поворачивается язык говорить вашей жене привычные любезности, — сказал Загурс­кий.— Рядом с ней чувствуешь собственное несо­вершенство...

— Сергей Антонович сказал, что вы здесь жи­вете больше года? — обратилась Наташа к Юлии Николаевне. — Соскучились по России?

— Нет... Семейство, много хлопот... Некогда ску­чать... А вы? Как вам здесь?

— Не люблю природы, — сказала Наташа. — Моя стихия — город. Чувствую, что долго здесь не выдержу...

— Прошу покорно садиться...— предложил Ков­ров.

— У вас очень уютно, — стараясь сделать при­ятное Юлии Николаевне, сказала Наташа. — Что-то очень русское в обстановке...

— Это Глаша. Увидите... Женщина, в известном смысле, необыкновенная и запоминающаяся. Мы все у нее под каблуком. Глаша! — позвал Ковров.

Явилась Глаша. Ее появление произвело нуж­ное впечатление. Загурский и Наташа заулыбались, глядя на ее доброе круглое лицо, на могучую фи­гуру. Лицо у Глаши было серьезное, даже насуп­ленное, но казалось, вот-вот она не сдержится и заливисто расхохочется.

— Что прикажете подавать: чай или кофей? — спросила она Юлию Николаевну.

— Чай или кофе? — Бероева переадресовала вопрос Загурским.

— Может быть, позже... Мы только что из-за стола...

— А чего звали? — спросила Глаша.

— Да так... — Ковров с улыбкой смотрел на нее. — Узнать, в порядке ли все...

Глаша с любопытством оглядела гостей, хмык­нула.

— Только от дела отрывают, — пробормотала она, повернулась, так что юбка подняла в комнате ветер, и, громыхая башмаками, вышла.

— А чем вы, Платон Алексеевич, занимаетесь в Петербурге? — обратилась к Загурскому Юлия Ни­колаевна.

— Я врач... По большей части занимаюсь хи­рургией, хотя и практикую как терапевт...

Разговор застопорился... Сергей Антонович ви­дел, каких усилий стоит Юлии Николаевне ее свет­ский тон и непринужденный вид. Он понимал, что в любой момент она может сорваться; надо было что-то предпринять, а что — он не мог придумать. Выручила Наташа.

— Меня вы могли видеть в Петербурге. Дело в том, что там у меня было другое имя — баронесса фон Деринг...

— Да, да... Что-то слышала, — смущаясь, ска­зала Бероева; она органически не умела лгать.

— Наверняка слышали... Обо мне ходило столько сплетен... Должна признаться, я давала для них пищу... Мне доставляло удовольствие шокиро­вать этих чопорных господ, все достоинство кото­рых заключалось в возможности каждый день брать ванну...

— Наташа! В высшем свете встречаются впол­не достойные люди.

— Пожалуй,— согласилась Наташа. — Но край­не редко... Как вы думаете, Сергей Антонович?..

— Я эту публику знаю плохо...

— А Платон Алексеевич, — сказала Наташа, — знает этот круг, можно сказать, изнутри... Он сей­час в обществе самый модный доктор. Особенно у дам.

— Пациент для меня не имеет пола...

— Это, знаете ли, красивые слова... Природа есть природа...— не согласилась Наташа.

— Может быть, составим партию? — предло­жил Ковров.

— Юлия Николаевна играет? — поинтересо­вался Загурский.

—,Я в картах полный профан... Разве что в ду­рачка... Но вы играйте. Мне будет интересно смот­реть...

— Нет, нет, — решительно сказала Наташа. — Так не годится. Сергей Антонович говорил, что вы держите большое хозяйство: корова, куры.

— Да... Научилась... А раньше боялась коров... Я ведь городская.

— Покажите мне ваше хозяйство... Как корову зовут?

— Ну, как можно корову назвать? Естествен­но, Машка, — сказал Ковров.

— Как замечательно... Машка, — протяжно про­изнесла Наташа. — Она не бодливая?

— Что вы... Она у нас очень добрая и детей любит.

— Пойдемте? — попросила Наташа.

— А говорили — «не люблю природу», — ска­зал Ковров.

— Разве можно верить тому, что говорит жен­щина? Деревню не люблю. Здешнюю деревню... Головой понимаю, что красиво. Но за день-два на­едаюсь этой красотой до отвала, и начинает от нее, извините, мутить. И хочется в город... Потому как все города в чем-то похожи. А вот в русской де­ревне и грязь, и унылость, и после дождя из дома в дом не пройдешь, а не надоедает...

— Швейцарец в нашей деревне на второй день бы повесился, — сказал Загурский.

— Возможно, — согласилась Наташа. — Каждому свое... Ведите меня, Юлия Николаевна, зна­комиться с Машкой.

Женщины ушли. Оставшись одни, мужчины не­которое время не знали, что делать и о чем гово­рить.

— Может, трубочку желаете? — спросил Ков­ров. — У меня есть капитанский табак из Голлан­дии. Добрый табак...

— Пожалуй, не откажусь, — согласился Загурский.

Они прошли в кабинет, и Ковров предложил Платону Алексеевичу дюжину всевозможных тру­бок на выбор.