Развязка петербургских тайн

Зобин Вадим

Маша решила спуститься к озеру напоить Ря­бинку и умыться. Умница Рябинка угадала ее же­лание и по узкой тропке вынесла Машу на берег. Маша соскочила с лошади, разулась и, взяв Рябин­ку под уздцы, ввела ее в воду. Рябинка прикоснулась губами к воде, будто желая сначала ее попро­бовать. Маша захватила воду в пригоршню и швыр­нула прохладную влагу себе в лицо. Ее охватило радостное бесшабашное настроение, какое бывает у людей только в детстве и юности, когда ощуще­ние счастья возникает по неизвестной причине, просто от того, что ты — часть этого прекрасного мира.

Неожиданно она почувствовала, что кто-то смотрит на нее. Она резко обернулась — на бере­гу с саквояжем в руках стоял Хлебонасущенский.

— Так, значит, это все-таки вы...— сказала Маша.

— Здравствуй, Машенька... Ты еще лучше ста­ла... Вот, мотаюсь за тобой по всей России... Ты иди сюда... Поговорить надо.

— Что вам от меня нужно?

— Да кабы я знал... Глядеть на тебя, слышать тебя... И более ничего... Ты выйди

из воды-то. Я тебе ничего не сделаю.

Маша еще на пару шагов отступила в глубину.

— Куда же ты? — крикнул Хлебонасущенский и, немного поколебавшись, поставил саквояж на землю и, как был в штиблетах, вошел в воду.

Маше некуда было деться. В длинной юбке для верховой езды отступать дальше в глубину стано­вилось опасно: в озере много ям и, провалившись, выплыть было бы невозможно. Хлебонасущенский взял Машу за плечи. Маша сбросила его руки.

— Как вы смеете?!

— Смею, Маша. Я из-за тебя столько страданий принял. Мне теперь либо с тобой, либо вовсе не жить. Ангельское у тебя личико... И как же Бог такую кра­соту создает... Я тебя поцелую, Машенька...

Хлебонасущенский снова крепко схватил Машу за плечи, привлек к себе и, несмотря на ее отчаян­ное сопротивление, поцеловал в губы. С огромным трудом Маше удалось выскользнуть из его объя­тий, и она бросилась на берег, громко призывая на помощь.

Хлебонасущенский настиг ее уже на берегу, схватил сзади и стал осыпать ее шею, плечи стра­стными поцелуями. Он совсем позабыл об опасно­сти, распалялся больше и больше.

— У меня денег, Машенька, много... царицей будешь жить... В шелках-бархате ходить... На золоте есть... Я для тебя ничего не пожалею...

В борьбе они зацепились за корягу и рухнули на землю. Всей тяжестью Хлебонасущенский на­валился на Машу, ей стало трудно дышать, зловон­ное дыхание его вызывало тошноту, дурманило мозг.

В это мгновение Полиевкт Харлампиевич по­лучил сильный удар ногой под ребра. От неожи­данности и боли он перевернулся на спину и уви­дел Ивана Вересова.

— Вот и повстречались, — еле слышно сказал Иван, и голос его не предвещал ничего хорошего. Хлебонасущенский приподнялся, встал на колени, схватил саквояж.

— Пожалейте, Иван Осипыч! Бес попутал... Вот деньги,— он раскрыл саквояж, вытащил наугад пач­ку ассигнаций. — Берите, все берите.

Рука его снова исчезла в саквояже и появилась с револьвером. Он попятился от Ивана, встал ря­дом с Машей.

— Ну, вот и все... Все и решилось, Иван Оси­пыч... Не поминайте лихом...

Хлебонасущенский нажал на курок, но в то же самое мгновенье Маша ударила рукой по дулу, но тем не менее Хлебонасущенский не промахнулся. Пуля попала Ивану в руку, рукав обагрился кро­вью.

Маша боролась с Хлебонасущенским, не давая ему сделать второй выстрел. Полиевкт Харлампие­вич грубо оттолкнул ее.

Иван, прижимая здоровой рукой рану, встал за корявый ствол вековой ивы, так что Хлебонасущенскому нужно было сменить позицию. И пока он делал эти несколько шагов, Маша оказалась верхом на Рябинке, в руках у нее было кнутовище. Она со всей силы перетянула Хлебонасущенского кнутом вдоль спины. Он завыл, как раненый зверь. Вторым ударом Маша выбила из его рук револь­вер. Его поднял Иван.

— Не стреляй!— крикнула Маша и направила Рябинку на Хлебонасущенского.

Полиевкт Харлампиевич, нелепо подпрыгивая, побежал, но Маша не отставала и время от време­ни с оттягом била его кнутом.

— Это тебе за Сергея Антоновича! Это — за Юлию Николаевну! А это — за Мишеньку Стевлова!

Хлебонасущенский рухнул на траву. Прибежа­ли дворовые.

— Связать — и в погреб, — распорядилась Маша. — Глаз не спускать! Упустите — засеку!

Она бросилась к мужу, оторвала полу от блуз­ки, сделала жгут и, перетянув руку, остановила кро­вотечение.

Вечером того же дня Маша и Иван сидели в гостиной. Рука Ивана была аккуратно забинтова­на и покоилась на черной перевязи.

— Болит?— спросила Маша.

— Терпимо...

— Доктор сказал, что задета кость...

— Хорошо, что левая... Я ведь правой рабо­таю,— сказал Ваня. — Надо послать людей к ста­новому...

— Прежде всего напишем дяде Николя,— воз­разила Маша. — И будем ждать, что он ответит...

— Но мы не можем держать так долго взапер­ти человека...

— Это не человек. К нему неприменимы людс­кие законы.

— Машенька! У нас чужие деньги, оружие... А ну как с ним что-то случится...

— От полиции он откупится... Удалось же ему уйти от правосудия.

За окном раздался цокот копыт, голоса дворо­вых. Маша подбежала к окну, пытаясь разглядеть

в кромешной тьме неожиданного визитера.

Дверь распахнулась, и в гостиную в дорожном плаще, забрызганном грязью, вошел князь Николай. Под глазами у него были черные круги, два дня и две ночи не смыкал он глаз. Увидев Ивана с рукой на перевязи, он понял, что опоздал. Маша бросилась к Николаю, обняла за шею, повисла на нем.