Разящий клинок
Шрифт:
Лишенные плоти, все они выглядели одинаково.
Позже этим же днем в яблоневом саду женщины обнаружили вторую груду костей. К тому времени Филиппа уже настолько к ним привыкла, что оставалась хладнокровной. Или так она полагала, пока Мэри Роуз, сплюнув, не посетовала:
— Опять эти навозные кучи.
Она снова сплюнула, но не в знак презрения, а пытаясь сдержать рвоту.
Филиппа, Мэри и Дженни были самыми молодыми, поэтому на них постоянно взваливали наиболее тяжелую работу. Все они вдоволь намахались лопатами, а Филиппа еще и училась
Когда солнце перевалило далеко за полдень, ее мать позвонила в колокол — чудовища не тронули действительно ценные вещи, как поступили бы воры и мародеры. Филиппа спустилась с холма, на котором раскинулся яблоневый сад. Под водосточным желобом главного дома стояла целая бочка с дождевой водой, и девушка вымыла в ней руки.
На губах Дженни Роуз заиграла улыбка.
— У тебя красивые руки.
Филиппа улыбнулась в ответ.
— Спасибо, Джен. Хотя боюсь, скоро это изменится, и наверняка в худшую сторону, а не в лучшую.
Мэри Роуз тоже остановилась у бочки и погрузила руки в воду.
— Расскажи, какие были парни в Лорике? — без тени стыда спросила она.
— Мэри Роуз! — воскликнула ее сестра.
— Полагаю, такие же, как и везде, — произнес новый голос.
Возле угла дома стояла высокая стройная женщина, одетая в черный монашеский хабит с крестом ордена Святого Фомы поверх него. Она улыбнулась девушкам.
— Симпатичные, забавные, злые, гордые собой, глупые, хвастливые и замечательные, — продолжила монахиня. — Ты Филиппа? Твоя мать волнуется.
Все три девушки одновременно присели в реверансе. У Дженни и Мэри он вышел крайне неуклюжим: сельский священник — не самый лучший учитель. Филиппа присела значительно глубже, с прямой спиной, ноги в правильной стойке.
— Сестра?
У монахини была красивая улыбка.
— Пойдем, — позвала она.
— Научи меня делать так же, — шепнула Дженни.
На ужин их ждали ветчина с сыром и свежий хлеб. Должно быть, его привезла с собой из крепости монахиня. Мельница в Грэквейт-кросс превратилась в обугленные руины, а в городках вокруг Альбинкирка хлеба, особенно свежего, не бывало неделями.
Во дворе поместья стояли отличная верховая лошадь и мул.
Сама монахиня вызывала неподдельный интерес — по ее виду нельзя было сказать, благородных она кровей или нет. Для знатной дамы она выглядела какой-то слишком крупной. Густые каштановые волосы распущены, губы чересчур пухлые, и во взгляде больше властности, нежели подчинения. Но Филиппа ею безмерно восхищалась.
Ее приезд подействовал на собравшихся женщин ободряюще. Казалось, она не замечала уныния, охватившего их всех. Кроме продуктов, она привезла семена для поздней высадки. Мула же оставила для пашни, пока из крепости не пришлют быков.
— Полагаю, вы нашли много останков, — без обиняков заметила монахиня, не разыгрывая притворное сочувствие.
— Почти все мужские, — пояснила Хелевайз. — Но пока мы не разыскали тело сэра Хьюберта. Думаю, я узнаю его по бригантине.
— Я видела, как он сражался, — неожиданно для самой себя заявила Филиппа. — Видела его топор. Лично мне он никогда не нравился, и я не слишком с ним любезничала. — Ее голос надломился. — А он погиб, защищая нас.
Монахиня понимающе кивнула.
— Трудные времена меняют нас всех, и подобные перемены выходят далеко за рамки нашего скудного сознания, — сказала она. — Но благодаря им мы постигаем самих себя.
Она нахмурилась, затем посмотрела вверх.
— Давайте помолимся, — предложила монахиня.
После молитвы они продолжили трапезу в относительной тишине. Доев свою порцию, гостья поднялась.
— Как помоем посуду, давайте похороним погибших и проведем службу, — сказала она.
Филиппа, никогда не отличавшаяся особой набожностью, сильно удивилась, насколько глубоко задели ее сердце тихие молитвы монахини, ее искренняя мольба о царствии небесном для душ безвременно ушедших и проповедь. Все это тронуло не только ее, но их всех и послужило примером, как они должны верить в Бога.
Закончив, монахиня улыбнулась и расцеловала каждую женщину в обе щеки. Затем она подошла к куче костей мертвых боглинов. Они не источали никакого запаха и не гнили, как останки людей, — для того чтобы их покрытые плотной кожей остовы и тяжелые хитиновые панцири обратились в прах, требовалось время.
— Господь сотворил Диких точно так же, как он сотворил и людей, — произнесла гостья. — Хоть они и были нашими врагами, мы молим Тебя забрать их к себе.
Монахиня обратила лицо к небесам, закрыла глаза и нарисовала в воздухе крест; куча костей тут же превратилась в песок.
Двадцать женщин на миг перестали дышать.
— День еще в самом разгаре, — сказала сестра. — Теперь займемся семенами?
Сэр Джон рыбачил слишком долго.
Он наловил и прикончил более десяти фунтов форели, может быть, немного больше. Сама рыбалка удалась на славу, по крайней мере отчасти, поскольку почти все остальные рыбаки погибли. Он не хотел останавливаться, но солнце начало опускаться за горизонт, и старый рыцарь заставил себя вытащить леску из воды. Увлекшись ловлей, он сместился на целую милю вниз по течению от того места, где начал, — на целую милю от коня и копья, внезапно осознал сэр Джон.
Не испугавшись, но почувствовав себя крайне глупо, он достал из воды свой улов и зашагал в обратном направлении вдоль берега. Последние лучи летнего солнца светили все еще ярко, окрашивая все вокруг в красный цвет, а дикая местность, казалось, не таила опасности. Однако сэр Джон был достаточно стар и опытен, чтобы не поддаться на подобную уловку. Двигался он быстро, стараясь не шуметь.
Он прошел уже четверть расстояния до коня, когда что-то насторожило его — какое-то движение, а может быть, звук. Он замер, затем очень медленно опустился на землю.