Разящий клинок
Шрифт:
Хартмут отвесил поклон.
— Рад сообщить, что я даже не знаю, кто это — Гауз. Что же касается Мурьенов... — Он щелкнул пальцами.
На расстоянии орлиного полета — более чем в двухстах милях восточнее — ворожила Мэг. Как и Морган Мортирмир, и Красный Рыцарь, и все мужчины и женщины, способные обуздать потенциальную силу и передать ее тем, кто в состоянии исцелиться. В овине воняло дерьмом и кровью. Людей уносили в места почище, как только вправляли им кости и зашивали животы — или как только глаза их
Далеко не вся эта работа была герметического свойства. Даже при содействии Амиции с далекой Южной переправы, даже при всем усердии в обучении и практике кровь зачастую приходилось отчищать вручную. Йозеф бен Мар Чийя, яхадут, трудился, пока не падал, сраженный сном; потом вставал и снова брался за дело, неизменно дополняя герметическое искусство мастерством лекаря.
Он был не один, кто трудился еще и в реальности.
Отец Арно три дня не покладал рук. Мортирмир покачал головой над горой требухи, которая некогда была пищеварительным трактом, и отпустил душу раненого на покаяние; Мэг сидела марионеткой с обрезанными нитками, уже не в силах оплакивать возлюбленного и мальчишек, которые умирали, заглядывая ей в глаза и цепляясь за несбыточную надежду; когда же Красный Рыцарь осознал, что полностью истощил потенциальную силу и больше ничего не может сделать, он поднял взгляд и увидел отца Арно склонившимся над Помойным Уиллом — парнишкой всего лишь с рассеченной ногой. Рана была получена во дворе овина, загноилась и теперь могла стоить мальчику жизни.
Священник что-то пробормотал и содрогнулся. Он воздел руки и помолился. И еще раз, и снова.
А паренек умер.
Отец Арно поднялся с колен и протяжно выдохнул. Затем перекрестил лоб паренька и молвил:
— Да пребудет с тобою Христос в твоем странствии. Пусть тебе впредь сопутствует не боль, а радость. — Он подошел к другой груде мяса на пропитанной кровью соломе — когда-то эта груда была человеком по прозвищу Камышун. Однако на сей раз он и пытаться не стал лечить его раны. — Я просто сменю повязку, — объявил он бодро.
Глядя на священника, Габриэль хотел что-нибудь сказать, но ничего не шло в голову. Поэтому он остался стоять столбом, положив руку ему на плечо. А потом пошел искать Мэг.
Та сидела на стуле, на который рухнула, свершив последнее чудо герметической медицины. Рядом была ее дочь Сью; Кайтлин де Тоубрей держала Мэг за руку. А сзади стоял Плохиш Том.
Мэг подняла глаза.
— Я не сорвусь, — сказала она.
Габриэль Мурьен взял ее за другую руку.
— Не стану прикидываться, будто не думал об этом.
Мэг отвернулась.
— Когда-нибудь это должно было случиться. Неужели по-настоящему сильный практик теряет разум? Ужасно. Боже нас упаси.
Он сколько-то простоял подле нее на коленях. Внезапно и без предупреждения Кайтлин — уже совсем на сносях — издала надрывный стон и ударилась в слезы, а мигом позже к ней присоединились Мэг и Сью.
Габриэль Мурьен сохранил способность расплакаться — не очень громко, и слез было мало.
Плохиш Том схватил его за плечо задолго до конца плача по Ланторну.
— Тебе нужно выпить, — сказал он, вывел Мегас Дукаса из овина и увлек через грязь и кровь в зеленые поля.
Шатер герцога стоял на чистой лужайке.
Том подвел Красного Рыцаря к стулу и усадил. Тоби омыл ему руки. Габриэль следил, как стекает застарелая кровь. Быть может, излишне пристально.
— Том, кровь у меня и под ногтями, — заметил он.
— Ну да. Ты же людей убивал.
Тоби налил вина. Подтягивались другие. Красный Рыцарь увидел госпожу Элисон, которая, само собой, отличилась в бою с истриканцами, и Гельфреда, возглавившего ту последнюю операцию. Мысли немного путались.
— Зачем ты пошел к Мэг? — спросил он.
Том вытянул ноги.
— Да как же, утешить вдову, — ответил он. — Сделал ей предложение, — продолжил он и как бы с обидой добавил: — Она отказала.
— Изюминке не говори, — посоветовал Красный Рыцарь и поднял кубок.
— Старые боги — ты и правда злая скотина! — отозвался Том, пристукнув своим о стол. — Слишком слабое пойло. Я возьму медовухи.
Он удалился, а Изюминка подоспела.
— Что с ним такое? — спросила она, нырнув под полог шатра.
Она таращилась на графа Зака, который выделывал на поле конные трюки, как человек годами намного моложе.
— Ты и сама знаешь, — ответил Габриэль.
Через час все изрядно перепились. Плохиш Том стоял за столом, держа огромный рог с медовухой, и над лагерем громыхал его смех.
— А потом этот придурок говорит: хорош драться! — Он посмотрел на своего пленника, сэра Кристоса, рука у которого висела на перевязи, а половина лица превратилась в сплошной синяк. — Вашими стараниями, кстати, я истекал кровью, как резаная свинья. Это был мощный удар, мессир.
Сэр Кристос поклонился.
Сэр Майкл видел, как он, подобно любому пленному, тяготится присутствием на праздновании чужой победы. Врожденная обходительность удержала его от бахвальства.
— Сэр рыцарь! Здесь многие были бы рады иметь достаточно сил, чтобы пырнуть Плохиша Тома копьем.
Сэр Гэвин рассмеялся, а Том подхватил:
— Это точно! — Том обернулся к священнику, который выглядел скорее на все шестьдесят вместо своих сорока. — И слышу я, что нам теперь положено величать его сэром Габриэлем, так? А не верховным божеством всех и каждого? Уже никаким не герцогом, да?
Сэр Габриэль нахмурился, а затем нехотя рассмеялся — над собой.
— Мне нравилось быть герцогом, — сказал он.
Отец Арно выпил.
— Вы лучше в ипостаси Габриэля.
Сэр Алкей пришел в замешательство.
— Вы по-прежнему герцог, — возразил он.
Сэр Габриэль смотрел на Тома.
— Некоторые считают, сэр Алкей, что нет на свете звания выше рыцарского, — сказал он. — И есть люди, которым кажется, что мне пора воспользоваться собственным именем. — Он глянул на отца Арно.