Реалити-шоу «Властелин мира» (сборник)
Шрифт:
Я решил забрать его – ночью, ночью материальный спит, ночью он не видит и не слышит, ночью он не поймёт, что с ним сделали, не успеет понять.
Я дождался, пока ночь перевалит за половину, а потом за три четверти, когда вокруг стало темно, когда самые робкие огни там, снаружи, погасли. Я спустился с верхних этажей – это было трудновато, плотная атмосфера не пропускала меня – оглядел большие залы внизу. Здесь всё переменилось, стало как-то не так, как было, когда я спускался последний раз. Хотя я уже и не помню, когда это было, кажется, тогда материальные ещё ездили
Материальный спал – я знал, что он спит, они всегда спят по ночам. Странное забытьё, они становятся совсем беззащитными, непонятно даже, как они выжили на этой планете столько веков. Он лежал на куче тряпья, они это любят, лежать на куче тряпья, пофыркивал, посвистывал, беспокойно подрагивал. Я видел, как дрожат в его плоти тонкие жилы – хрупкие, нежные, стоит разорвать одну, и живое тело превратится в мёртвую плоть.
Я был почти рядом с ним, когда он открыл глаза. В какой-то миг я ещё мог забрать его, но я упустил этот миг, я не выдержал его страшного взгляда. А потом случилось самое страшное: его рука вцепилась в провод на стене, и он зажёг свет.
Свет… меня как будто разрезали на куски, я не думал, что будет так больно, первый раз за тысячи лет я вспомнил, что значит больно. Мне казалось, я умираю, сам не помню, как бросился в угол, в тень за шкафом, затаился в тонкой полоске тьмы. Он, страшный, плотный, лежал на куче тряпья, смотрел на меня, во все глаза смотрел, и мне казалось: он меня не боится.
– Привет, – сказал он.
Я не понимал его. Я вообще не понимаю материальных, да их и не нужно понимать, их нужно забирать, высасывать душу, уносить туда, где нет света, где нет жизни – но не понимать.
– Да ты выходи, не бойся, я хоть посмотрю на тебя… кто ты там… Ты тут живёшь, да? Это твой дом?
Мой, мой, чей же ещё… я-то здесь миллионы лет живу, ещё с тех пор, когда дома никакого не было, когда была только жёлтая по осени степь, и я носился над равниной безлунными ночами, пил человеческие души. Я здесь был, когда и тебя не было, и всех вас не было, и земля ещё не знала, что такое материальная жизнь.
А потом случилось самое страшное. Я увидел в его руках свет, ещё один свет, ослепительный, яркий, и он вертел этим светом, как хотел, направлял его то в потолок, то в стены – и я чувствовал, что с минуты на минуту он направит свет на меня.
– Дай хоть посмотрю на тебя, кто ты есть… Живёт тут какой-то… и не показывается.
Только сейчас я понял, что значит: страшно. Раньше я не думал, что мне может быть страшно, я думал, что страх – это для материальных, для плотных, которым есть, что терять, я не думал, что мне когда-то придётся терять свою жизнь, да ещё вот так, нелепо, стремительно, от рук какого-то примата, рождённого каких-то полвека назад. Помню, как заметался по темноте, помню, как искал выход, выхода не было, был только непреходящий ужас, ужас, ужас…
– Ты что, света боишься? – он оскалился, будто хотел меня укусить, – а, вот оно что, я тебя в угол загнал, беднягу… Ну лети, лети, где ты там живёшь…
Он выключил свет, оставил только свет в своей руке, свет, которым водил по потолку и по стенам. Специально оставил, чтобы я не схватил его, да я бы и так его не схватил, уже не до этого было… проклятый… проклятый материальный, мерзкая ты живая плоть, чёрт принёс тебя сюда… я скользнул наверх, на этажи, выше, выше, а ведь никогда раньше мне не приходилось вот так позорно убегать от материального… гнусная тварь… я тебе ещё устрою… Только бы новолуния дождаться, только бы дождаться, я тебя ещё достану… ещё…
Утром он снова ушёл куда-то, я надеялся – насовсем. Материальные, они часто приходили и уходили, встречали здесь меня – и уходили, жить под одной крышей со мной им не хотелось. Я верил, что прогнал его – и всё-таки ждал его, мне нужно было с ним расквитаться, ещё никто никогда не обращался со мной так, ещё никто никогда не прогонял меня из моей же обители. Мне было интересно, что он сделает, когда придёт, какие ещё придумает штуки, какой ещё поставит экран со всполохами света, куда повесит гардины – кажется, он тоже не любил свет…
Я ему ещё устрою…
Я дождался, когда стемнеет. Стемнело не сильно, в городе горели огни, много огней, материальные – они всегда жгут огни, ещё с тех времён, когда жили в шалашах и поджигали сухие ветви перед хижинами. Уже тогда знали, что с нами лучше не связываться, уже тогда прогоняли нас от своих домов. Во все времена ходили с огнём – с факелами, с фонарями, жгли в домах очаги, лучины, газовые рожки, ток – что угодно, лишь бы не впустить нас, и даже у постели оставляли свет, чтобы мы не подобрались к ним ночью.
Плохонько стемнело, но стемнело всё-таки, можно было спуститься на этажи, посмотреть, что он там натворил, что сделал, пока был здесь. Я скользнул по ступенькам вниз, продираясь сквозь земной воздух. Плотный мир, тесный мир, когда земля зарождалась, всё было не так, мир был свободный, принадлежащий нам – и только всполохи вулканов разгоняли ночную тьму. Я продрался сквозь воздух на лестницу – и тут же отпрянул назад. Внизу вспыхнул свет, яркий, безжалостный, не успел я убить этот свет, не успел…
Он уже был здесь, чёрт принёс его сюда. Вошёл, бросил сумку, материальные, они всегда ходят с сумками, носят там какие-то артефакты, мне всё хотелось посмотреть, что там. Вошёл, начал сбрасывать с себя какие-то тряпки, потом пошёл по комнатам, щёлкая хитроумными приборами, включал свет…
Свет…
Нет, от этого существа пора избавляться…
А потом случилось самое страшное – я даже не поверил, что такое возможно. Он открыл дверь наверх, и пошёл на этажи. Вот так, без света, без всего, пошёл на этажи. Наконец-то я смог разглядеть его, яркого в тепловом излучении, белый пылающий мозг, красные сгустки горячих артерий, жёлтые всполохи живой плоти, потихоньку переходящие в зелёное, в синее, а потом в чёрное. Я видел не свет, я его по-другому видел, материальный и не знает, что можно так видеть…