Реалити-Шоу

Лятошинский Павел

— Ты не заболела? — спрашивает Серёжа, не отрываясь от потолка.

— Нет, — говорю и натягиваю плед чуть ли не до подбородка.

— Морозит? Знобит?

— Нет.

— Может, приготовить тебе чай или каких-нибудь вкусняшек купить?

— Нет, — отвечаю не сразу. Совестно как-то вдруг стало. Он там, оказывается, не о чувствах своих страдает, а обо мне беспокоится. Одичала, отвыкла от любого проявления заботы. Да и стоит ли привыкать? Уходить Сергей не собирается, но и в кресле держать его всю ночь идея не лучшая. Где ж такое видано, что бы парень в кресле ночевал, а девушка, как королева, на двуспальном диване. Зритель-то не дурак, заподозрит что-нибудь эдакое,

фальшивое. — Мне уже лучше. Серёж, иди ко мне.

Он посмотрел на меня удивлёно, с лёгким недоверием, изображая пантомимическую сценку «не ослышался ли я?», как ему казалось, но на самом деле был похож на дворового пса, которого обычно лупят, ни за что ни про что, а тут вдруг прохожий погладить решил. Я приподняла плед и призывно кивнула головой. Секунд пять поразмыслив, дебелый детина, переполз через меня, улёгся, просунул правую руку под подушку, левой приобнял, так что бы моя грудь была как можно ближе к его ладони, поцеловал плечо, шею, и чуть отстранился от волос, щекотавших нос. Затылком ощущала счастливую улыбку, вслушивалась в его пульс, ровное спокойное дыхание. Он лежал, боялся шевелиться. Звуки становились глуше, веки намертво слипались, а тело мое налилось позабытым чувством покоя.

***

— Алло, не занята? Привет.

— Завтракаю, — отвечает Ниночка с набитым ртом, в трубке слышится чавканье и утреннее телешоу где-то на заднем плане, — что-то срочное?

— Очень срочное! Очень! Долго в себе такое держать нельзя.

— Так-так…

— Знаешь, что я сейчас делаю? — не дожидаясь ответа, продолжаю скороговоркой, — в постели ем шоколадный круасан и пью кофе. Так-то, моя дорогая.

— Ну, на первую полосу твоя новость как-то не тянет.

— А кто мне это принес, знаешь?

— Э-э-э

— То-то.

— Уже и не знаю чего от тебя ожидать… Ну, не Серёжа, это точно.

— Угадала, он самый. Явился на ночь глядя, как побитая собака, прощенья просил, чёрт, говорит, попутал, больше такого не повторится, больше не буду, ну и всё в таком духе, час скулил, не меньше.

— А ты?

— Ну, а я… ну, что я? Губы надула, подбоченилась, как следует, и говорю ему так строго, что бы понял раз и навсегда: «Сергей, со мной такие штучки не пройдут, я тебе не какая-нибудь уличная девка». Да-да, так и сказала.

— А он?

— Ну, а что он? Чуть не расплакался. Руки бросился целовать. Опять давай извиняться и потом песню затянет жалобным голосом: «Я хочу быть с тобой, я так хочу быть с тобой, в комнате с видом на огни с правом на надежду». А я ему говорю, так, снисходительно: «Ладно, Серёжа, будь, только не вой, пожалуйста».

— А потом?

— А потом, он завилял, как щенок хвостиком и всё.

— И всё?

— Нет, конечно, не всё. Пока я спала, он ушёл. Слышу, дверь тихонько скрипнула. Думала, опять сбежал, как в тот раз, в воскресенье, а время ранее, семи ещё не было, думаю, посплю полчасика, потом обижаться буду. Слышу, опять дверь скрипнула. Вернулся. Ну, думаю, забыл что-то. Собиралась уже встать, поскандалить на свежую голову, а он мне пакетик с круасаном под нос сунул, кофе на тумбочку поставил, лобик целует и говорит: «Доброе утро, любимая». Глаза протираю, фокусируюсь — не сон. Такие дела, подруга. Алло, слышишь меня?

— Слышу-слышу. И? Что было дальше?

— Ничего. Он на работу ушел, а я вот круасанчик свой жую, кофе допиваю, дай, думаю, подруге лучшей позвоню.

— Ну, а с Серёжей-то что? Что решила?

— Ничего не решила. Такое дело, что он то вроде бы как и парень не плохой. Зануда. Но не плохой же, и заботливый и нежный. Ревнивый, ну, так кто не ревнивый? Не знаю,

в общем. Беда в том, что не люблю я его, скучно мне с ним, нет, такого, чтоб бабах, и взрыв в голове, понимаешь? Ну, нет, хоть убей. Никаких ни чувств, ни эмоций, ни этих самых, бабочек в животе.

— Понимаю, подруга, понимаю, — говорит Ниночка в свойственной ей манере мудрой женщины, — крохоборничаешь.

— Чего?

— Лучше Серёжа в руке, чем бабочки в животе.

— Думаешь?

— Думаю, да.

— Ну-у-у-у, может ты и права. Как говорится, ассортимент не велик, будем довольствоваться тем, что есть.

— Не знаю где так говориться, а мне пора на работу идти.

— И что? Знаешь, почему сотовый телефон ещё называют мобильным? Потому что он мобильный, его можно с собой носить и разговаривать по нему одновременно.

— Язва ты Алёнушка, бедный Серёжа.

— Ничего он не бедный, с таким-то сокровищем, как я.

— Давай, сокровище, созвонимся.

— Давай, не прощаемся, — сказала я и положила трубку.

На первую полосу ей, видите ли, не тянет свежий круасан с горячим кофе в постель. Жила бы я дома, с родителями, рассуждала бы так же, наверное. Легко говорить, когда у тебя всегда полный холодильник и стол от вкусняшек ломится. А у меня от зарплаты рожки да ножки остались, и до аванса ещё долгая неделя, и за квартиру заплатить нужно было ещё вчера. Сытый голодного не поймет. И хотя новость была не про завтрак, но навела меня на очень-очень хорошую мысль: а что, если за квартиру будет платить Серёжа? Почему бы и нет? Он и так почти живет у меня. Пусть за квартиру платит. Полностью. Никаких пополам, полностью, с коммунальными услугами, он же мне не подружка, в конце-то концов.

Кот, мирно лежавший рядом, потянул передние лапы, уперся подушечками в мою ногу повыше колена и стал поочередно запускать когти под кожу, громко мурлыча.

— Люцифер, зараза ты такая, больно же, — фыркнула я, отталкивая сонное животное. Кот перекатился через спину, с грохотом рухнул на пол и обиженно уставился на меня. — Ревнуешь, а? Ну, не стоит, ты ведь знаешь, что любимее тебя в моей жизни мужчины не будет. Какой ты всё-таки бестолочь. Даже на лапы приземлиться не можешь, как все нормальные коты. А что у нас со временем? Уже восемь?! Ужас-ужас, бежать-бежать.

Одним глотком допила треть стакана уже остывшего кофе, последние капли были приторными и тянулись гущей плохо размешанного сахара. Быстро умылась, почистила зубы. Макияж совсем лёгкий, почти прозрачный. Шнурую босоножки. В адрес зрителей летит воздушный поцелуй. Настроение приподнятое, хоть горы свернуть, ну или свернуть с тернистого пути самодостаточной женщины. Сколько себя помню, столько и вкалываю, как папа Карло, да всё за гроши. Родители, конечно, старались помогать, но кто бы им помог? Крутилась, как могла. В студенческие годы подрабатывала переводами стишков абхазских поэтов. Занятие нудное, неблагодарное, выписываешь из словаря слова, рифмуешь их между собой, тщетно ищешь в тексте смысл. Иногда получалось неплохо, иногда не получалось совсем. Вспоминаю, и мурашки по коже бегут. Тратила тогда больше, чем зарабатывала, но денег почему-то хватало. С натяжкой, но хватало и на одежду, и на косметику, и на вечеринки, которые в моей съемной квартире случались постоянно. Кто-нибудь из девочек приносил выпивку, кто-то соображал закуски, от меня же требовалась лишь посуда. Но что я скопила за годы? Только усталость. А почему? Потому, что дура была, почему же ещё? И пускай Серёжа так себе любовник, не богат, не знаменит, храпит и моется лишь из-под палки, но ведь и Золушку мыши окружали до встречи с принцем.