Реалити-Шоу

Лятошинский Павел

***

Второе августа. Семь утра. Понедельник. Спала в пижаме, и спала бы ещё, и спала. Сегодня день воздушно-десантных войск — святой праздник. Торжественная часть начинается в десять, до площади идти минут пять, но можно и не ходить, потому что из года в год программа мероприятий не меняется. Коту не объяснишь, у него режим.

Медленно пробуждаюсь. Из душевой лейки хлещет горячая вода, наполняя комнату густым паром. Если там и установлена камера, то ничего кроме мутного пятна они не увидят. Лицо распарено, тело потеет быстрее, чем успеваю вытирать его полотенцем. Завтракаем вместе с котом. На столе однопроцентный кефир и банан. Кефир забродил, банан почернел, но ничего другого нет. Откусываю краешек банана, холодная мякоть тает во рту.

Несмотря ни на что, настроение

хорошее. На вечер запланирована встреча с институтскими подружками. Дата выбрана не случайно. Десантники люди принципиальные, рабочий день для них не повод отменять веселье, так что рассчитываю на небольшое приключение. Мои подруги Светка и Нина настороженно относятся к затее, хотели отказаться, но бросить подругу одну на амбразуру не решились. Светка — знаменитость, телеведущая на местном канале. Раз в неделю читает стишки с поздравлениями, передает приветы от соседа соседу, от токаря коллективу и так далее. Манерная блондинка без груди и мозгов, но мужчинам нравится, чем намеренно приводит в бешенство своего парня. У меня с ним взаимная неприязнь, но, должна признать, внешне он очень даже ничего. Рослый, хоть и не такой высокий, как его самомнение. С Артёмом они познакомились на новогодней вечеринке в каком-то клубе. Сначала он угощал её шампанским, а потом придерживал волосы, когда её тошнило в туалете. Друг другу подходят идеально: анорексичка и пижон. Ниночка полная противоположность Светке. С ней мы познакомились на вступительных экзаменах и не расставались все пять лет учебы в институте. Веселая, отзывчивая. Она не просто маленького роста, а прямо-таки гном, что особенно заметно с её-то огромной грудью, попой и носом. Бережет себя для мужа, но женихи в очередь становиться как-то не спешат. Удивительно, но именно она научила меня курить. Я, конечно, давно избавилась от этой дурной привычки, но, тем не менее, факт. Обожаю этих куриц.

Кефир пришлось вылить в раковину. Не стоит начинать день с расстройства желудка, особенно если это день воздушно-десантных войск, а ты одинокая девушка с намерениями кого-нибудь осчастливить. Мечты-мечты. Мечты? Мне давно не семнадцать, так что лучше назову это планы или стратегия, праздник-то военный. От стратегии перейдем к тактике. Это просто. Главное слушать свое сердце и не слушать подруг. Ага, сердце, как бы не так! Можно подумать, это сердце так щиплется после бритья. Обидно будет, если напрасно. Господи, хорошо, что камеры не стоят в моей голове…

Волосы почти высохли. Можно не спеша накраситься, бровки, ресницы, чуть-чуть румян, губы блеском. Готово. На тумбочке греется плойка. Кому же достанется такая красота? Страшно подумать.

Чувствую себя школьницей, прогуливающей уроки. Продвинутое человечество уже час жужжит, как пчёлка на поляне, а я ещё в пижаме. Могу себе позволить, как говорится, кто на что учился. Начальство думает, что я выполняю редакционное задание, а на самом деле… Чёрт, про камеры-то я забыла! Как на ладони я у начальства, провалилось бы это реалити-шоу. Так-так-так, не паниковать, удивленно посмотреть на часы, всплеснуть руками, покачать головой, спешно одеться, покинуть квартиру.

Глава вторая

Прекрасная погода. Легкий ветерок, синее-синее небо, ни облачка, ни камер по углам. Замечательно, даже дышится по-другому. Кружу, как пушинка, в стоптанных кедах и рваных джинсах. Прохожие решат, что я тронулась умом, да так оно и есть, никто в трезвом рассудке не решится на эту авантюру. Ноги сами несут в парк. Зелень, тишина, покой, уточки на пруду, парочки на лавочках, фотографы. Веду себя естественно, прогуливаюсь по березовой аллее, резко оборачиваюсь, убеждаюсь, я в прицеле объектива.

Куда бы не шла, везде люди с камерами. Нет, — стараюсь себя успокоить, — они здесь были всегда, гуляют, как и я, фотографируют белочек, цветы, мало ли что фотографируют, не сошелся же на мне белый свет клином. Сошелся! Ещё как сошелся! И свет, и фокус. Всё сходится. И эти люди со своими камерами, смартфонами, планшетами и даже автомобильными регистраторами здесь неспроста. Вот же влипла.

Старушка, раскрошив голубям булочку, встает с лавочки. Упрекающим взглядом окидывает мои брюки, качает головой, бормочет

что-то про себя. Уходит, тяжело ступая распухшими ногами. Сажусь на её место. Воздух пахнет лекарствами вперемешку с прелым бельём. Достаю блокнотик. Спонтанные мысли кажутся важными, тают, как дымка, не возвращаются, как ни старайся. Непременно хочется их записать. Пишу: «Как-то раз, в летнем лагере, заметила, что за мной подсматривают мальчишки из третьего отряда, когда я переодевалась после купания на речке. Я была очень застенчивой, почти дикой. Даже в присутствии девочек снимала купальник и натягивала маечку с трусиками под полотенцем, в которое заворачивалась от подбородка до колен. Всё что могли видеть юные шпионы — торчащие сосочки на плоской груди под одеждой, да мокрое пятнышко на трусиках от непросохших первых кучеряшек. Вроде бы, о чем переживать? Но какой же грязной я ощущала себя в тот момент. Словно вымазалась краской. Сильно переживала. До конца смены не выдерживала прямых взглядов. Ночами ревела в подушку, чтоб никто не слышал, мечтала поскорее вернуться домой, забыть этот кошмар. Прокручиваю в голове воспоминание вновь и вновь. Скоро весь мир станет мальчишками из третьего отряда, а мне не то чтоб не стыдно, мне даже нравится, (зачеркиваю «мне даже нравится») меня это возбуждает и пугает одновременно. Но больше пугает».

Вырываю листик, комкаю, распрямляю, рву на тысячу частей, бросаю в урну. Стесняюсь своих мыслей. Да что же такое происходит? Объективы фототехники блестят в лучах солнца не ярче, чем глаза мальчишек, парней и мужчин всех возрастов, сверкавшие при виде длинных загорелых ножек и точеной фигурки под трикотажным платьем той, совсем не зрелой, Алёнки. Сальные взгляды, пошлые шуточки, присвистывания вслед, что в старших классах школы, что в институте, что… И всё! Получается, только тогда, но будто вчера, сама того не замечая, сыпала по сторонам свои флюиды. Сексуальность молодого тела завяла под гнётом ценностей совсем другого толка. «Веди себя прилично, Алёна, — думала двадцатидвухлетняя я, — ты журналист печатного издания, ни абы кто. Карьера твоё всё. Не прогадай, не упусти, будь впереди, не забеременей, в конце концов». Работа, работа, ещё работа и снова работа, случайные связи, быстрый, ни к чему не обязывающий секс раз в два-три месяца, такой же безрадостный и пустой, как чёртова работа журналиста печатного издания. Невиданное расточительство.

Неспешно бреду на работу. Старинное здание с высокими потолками и прогнившими деревянными полами угнетает мое либидо последние восемь лет. Трудно здесь думать о чем-то, кроме смерти, что я и делаю с понедельника по пятницу. Ненавижу свою работу и постные лица коллег.

Включаю компьютер, надрывно завывает вентилятор на блоке питания, потрескивая, загорается монитор.

— А чего это мы не здороваемся? — возмущается Надежда Михайловна, развалившись за столом напротив. Язвительная толстуха, похоронившая трех мужей. Про мужей, это не точно, но так говорят, а меня судьба её суженых не настолько беспокоит, чтобы спрашивать. Суженые — придет же слово на ум, совсем не вяжется с её-то фигурой.

— Простите, — говорю, — не судите строго, задумалась. Здравствуйте.

— Здравствуйте-здравствуйте, — бубнит она под нос, словно делает мне великое одолжение, — и о чем же задумалась?

— Да так, ерунда…

— Ну, собственно, другого я от тебя и не ожидала.

Хочется запустить в неё стаканом, но загружается страница браузера, и мое внимание всецело поглощают новые сообщения электронной почты. Ниночка — красотка, прислала фотографии с торжественной части дня воздушно-десантных войск и короткий комментарий: «тухляк».

— Моя ж ты девочка, — вырвалось у меня со рта.

— Что-что?

— Да я это не вам.

Надежда Михайловна качает головой, тяжело вздыхает, подавляя зевоту.

— По телевизору сказали, компьютер вызывает отупение, — произносит она недобро щурясь, — на первом канале говорили, между прочим, — добавляет с серьезным видом. Едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.

— Ага, — соглашаюсь, — сто процентов.

— Ты хоть таблицу умножения помнишь?

— Нет. А зачем? Я же гуманитарий, — жалю приставучую старуху, — поверьте, знала бы я таблицу умножения, здесь бы не сидела.