Реальная угроза
Шрифт:
— Доброе утро, Эд, — поздоровался Давидофф, не вставая из-за стола, заваленного кучей бумаг. — Чем могу помочь?
— Отмена смертного приговора, — произнёс Стюарт, опускаясь в кресло. — Я согласен на то, что мои клиенты признают себя виновными и их приговорят к двадцати годам тюремного заключения. Ничего лучше предложить тебе не могу.
— Увидимся в суде, Эд, — ответил Давидофф, снова склоняясь над бумагами.
— Неужели тебе неинтересно, что нового я получил?
— Если что-то важное, не сомневаюсь, ты сообщишь мне об этом, когда придёт время.
— Вполне возможно, что мои подзащитные будут даже оправданы. Тебе хочется этого?
— Поверю этому, когда увижу доказательства, — произнёс Давидофф, но теперь он уже смотрел на адвоката.
По старой привычке Стюарт ходил с портфелем из грубой кожи, а не с кейсом, как остальные адвокаты. Из портфеля он извлёк маленький магнитофон. Давидофф молча смотрел на него. Оба были практикующими адвокатами, выступающими в суде, и умели скрывать свои чувства и говорить, невзирая на эмоции, которые испытывали. Но поскольку оба обладали талантом игроков в покер и угадать их чувства по выражению лица было невозможно, они замечали едва видимые детали, незаметные для других. Стюарт понял, что его соперник обеспокоен, как только нажал на кнопку воспроизведения записи. Лента двигалась с одной катушки на другую всего несколько минут. Качество записи было ужасным, но различить слова всё-таки удавалось, и после обработки в аудиолаборатории качество станет достаточно хорошим.
Реакция Давидоффа была очевидной.
— Это не имеет отношения к предъявленному обвинению. Вся информация, полученная в результате признания одного из подсудимых, исключена из обвинительного акта. Мы ведь договорились об этом.
Теперь, когда Стюарт понял, что одерживает победу, он заговорил спокойнее.
Сейчас он мог проявить великодушие.
— Это вы договорились. Я ничего не говорил. Государство самым жестоким образом нарушило конституционные права моих клиентов. Притворная казнь одного из них представляла собой моральную пытку, никак не меньше. И, уж конечно, является грубейшим нарушением закона. Вам придётся привлечь этих двух старшин, чтобы заслушать их свидетельские показания, и во время перекрёстного допроса я их уничтожу. Вполне вероятно, что после этого их показаниям просто не поверят. Трудно предсказать, какой будет реакция присяжных, не так ли?
— Они могут вскочить и захлопать в ладоши, поняв, что теперь доказательства вины преступников неопровержимы, — произнёс Давидофф осторожно.
— Ну что ж, придётся пойти на такой риск, правда? Тогда мы узнаем, кто из нас прав. Итак, встретимся в суде. — Стюарт убрал магнитофон в портфель. — Вы по-прежнему настаиваете на немедленном процессе? Получив в своё распоряжение эту информацию, я смогу подвергнуть сомнению все ваши доказательства — в конце концов, если офицеры береговой охраны пошли на такой безумный шаг, мои клиенты могут заявить, что их принудили мастурбировать, чтобы в распоряжении обвинения оказались пятна их семенной жидкости, о чём вы сообщили в газетах. Или заставили взять в руки пистолеты, и таким образом появились отпечатки пальцев между прочим, я ещё не обсуждая эти подробности со своими подзащитными. Затем я постараюсь объединить все это с тем, что нам известно об убитом. Думаю, теперь у меня есть надежда отправить обоих парней домой живыми и свободными. — Стюарт опёрся руками на письменный стол прокурора и наклонился вперёд. — С другой стороны, как вы только что заявили, трудно предсказать поведение присяжных.
Таким образом, я предлагаю, пусть они признают себя виновными в тех преступлениях, обвинение в которых вы им предъявите. Только никаких закулисных рекомендаций судье, чтобы парни отбыли в тюрьме все двадцать лет от звонка до звонка, — тогда они выйдут на свободу, скажем, через восемь лет. Вы сообщите прессе, что возникли проблемы с доказательствами, вам это не нравится, но сделать что-нибудь не в ваших силах. Мои клиенты пробудут в заключении длительное время. Вы сумеете добиться их осуждения, но все останутся живы. Короче говоря, это моё предложение. Подумайте над ним, у вас есть пара дней.
Стюарт встал, взял портфель и
Преступники — в этом не приходилось сомневаться — будут признаны виновными, но не умрут на электрическом стуле. Кто знает, подумал Стюарт, вдруг они поймут полученный ими урок и станут в дальнейшем честными людьми. Адвокаты нередко пытаются убедить себя в этой лжи. Тогда ему не придётся подрывать карьеру служащих береговой охраны, один раз преступивших линию закона и больше никогда не захотевших повторить этот шаг. Он был готов пойти на это, хотя и безо всякого удовольствия. Таким образом, убеждал себя Стюарт, довольными останутся все, а для адвоката такой исход дела является самым благоприятным. Но ему всё-таки хотелось вымыть руки.
Для Эдвина Давидоффа ситуация была намного сложнее. Ведь предстоящий процесс не был простым уголовным делом, верно? Тот самый электрический стул, который отправит в ад двух пиратов, вознесёт его в кабинет, расположенный в здании сената США. С того самого часа, когда он прочёл в школе книгу «Советуй и соглашайся», Давидофф мечтал о кресле в сенате Соединённых Штатов. И он приложил немало усилий для осуществления своей мечты: лучший студент курса в юридической школе Университета Дюка, нескончаемые часы на службе, за которую Министерство юстиции платило ему гроши, бесконечные выступления по всему штату, из-за чего едва не пошла под откос его семейная жизнь. Давидофф принёс собственную жизнь на алтарь справедливости и борьбы с преступниками... и честолюбия, признался он себе. И вот теперь, когда всё было почти в руках, когда он собирался по всей справедливости лишить жизни двух преступников, утративших право на неё, это могло перечеркнуть все его усилия. Если он сделает такой шаг, будучи обвинителем на этом процессе, согласится с признанием вины этими ублюдками и не станет возражать против двадцатилетнего приговора, все его усилия, все его речи в защиту справедливости будут забыты. Да, будут забыты в мгновение ока.
С другой стороны, если он откажется от предложения Стюарта и потребует суда над ними, он рискует оказаться человеком, начисто проигравшим процесс.
Можно винить береговую охрану за её глупый поступок, но тогда разве он не принесёт их карьеру и, возможно, свободу на алтарь... чего? Справедливости?
Честолюбия? А как относительно возмездия? — спросил он себя. Независимо от того, выиграет он процесс пиратов или проиграет, служащие береговой охраны пострадают, хотя из-за их поступка правительством Соединённых Штатов наркомафии нанесён самый мощный за всю историю удар.
Наркотики. Все сводилось к наркотикам. Здесь способность к коррупции была настолько велика, что ему не приходилось встречаться с чем-то подобным.
Наркотики разрушали жизни людей и в конце концов убивали их. Наркотики являлись источником такого количества денег, что даже те, кто не употреблял их, все равно становились их жертвой, поддаваясь разложению и коррупции. Наркотики подрывали человеческие институты любого уровня и типа. Наркотики разрушали целые правительства. Как же решить эту проблему? Давидофф не знал ответа, хотя не сомневался, что, попади он в сенат, будет с важным видом заявлять перед телевизионными камерами, будто сумеет найти решение — или, по крайней мере, часть решения, — если граждане Соединённых Штатов доверят ему...
Господи, как же мне поступить?
Эти два пирата несомненно заслуживают смерти. А как относительно моего долга перед их жертвами? Это не было целиком ложью, более того, это не было ложью совсем. Давидофф действительно верил в справедливость, верил, что закон создан людьми, чтобы предохранить их от хищников, верил, что его цель в жизни состоит в том, чтобы стать инструментом правосудия. Иначе зачем он так трудился всю жизнь, получая столь мало? В конце концов, честолюбие не было его главной жизненной целью, правда?