Реальность и мечта
Шрифт:
Подобное случалось со мной в Цюрихе, где наш театр был на гастролях с «Варшавской мелодией». Бывало, возвратишься поздно вечером в отель, войдешь в номер — и через несколько минут тускнеет свет, падает напряжение в сети: это наши люди включали кипятильники. Я тоже не дремал и впервые испробовал там хитроумное изобретение доморощенных умельцев: разбитую лампочку, в цоколе которой сделаны два отверстия. Изделие ввинчивается в торшер — и получается розетка — это для того, чтобы нашу электровилку подогнать под зарубежный стандарт. Со мной в номере обитал Леонид Генрихович Зорин. Посмотрел он на мои ухищрения и говорит: «Теперь я верю в непобедимость русского народа».
…Фильм «Бег» не просто удался, его ждали успех и большая любовь отечественной публики. Но далеко не все экранизации произведений Михаила Булгакова ожидала такая счастливая судьба. Мне также довелось исполнять роль
Тема Понтия Пилата — вечная тема предательства, которое отнюдь не однолико. Как я понимаю, Пилат совершил его неожиданно для самого себя. Он был между Римом и синедрионом, как в ловушке. Согретый философией Иешуа — философией любви, Пилат оказался в мучительной раздвоенности. И голова болит у него не только от физического недомогания, но и от зримой людской пошлости, от злобной людской мелочности. А Иешуа излечивает прокуратора, давая ему возможность увидеть иную жизнь, с другими ценностями, чем те, к которым он привык. Однако, задумываясь над природой человеческих отношений, Пилат не в состоянии отыскать выхода из противоречия между своими обязанностями и своими устремлениями. Лишь на секунду, благодаря странному целителю, луч света освещает прокуратору путь к гармонии. Но тут же оказывается, что путь загорожен ненавистниками светлого сына человеческого, и Пилат не пытается расчистить его, тем самым становится невольным орудием зла.
Мы снимали фильм в Иерусалиме, в окрестностях Хайфы, на Мертвом море. И сам по себе Израиль, и все эти места настраивают на особый лад: здесь творился мир Библии. Потрясающее впечатление производит песчаное дно Мертвого моря. Бесконечной тоской веет от него, усеянного каменными обломками.
В этой картине режиссер Юрий Кара собрал созвездие замечательных артистов — это Филиппенко, Павлов, Стеклов, Бурляев, Вертинская, Гафт, Куравлев. И я еще не всех перечислил. У нас было одно желание: соприкоснуться вновь с творчеством Булгакова, с его фантастическим миром, чтобы наиболее полно воплотить наше ощущение романа и его героев. Но до сих пор я не знаю, каким получился фильм. В готовом виде мы его так и не увидели. Скандал вокруг картины тянется поныне. Продюсерам не нравится, как смонтирован фильм, и они не тиражируют его, даже режиссеру не дают копию. Ах, как жаль, что интересы отдельных лиц возобладали над интересами зрителей! Как жаль…
Несколько подробнее мне хочется рассказать о фильме «Последний побег». Едва ли эта картина оставила глубокий след в кинематографическом потоке последних советских лет. Фильмов тогда выходило много, и смотреть их все — то же самое, что глядеть в окно быстро идущего поезда. Все сливается воедино, лишь изредка что-то задерживает на себе чуть более внимательный взгляд, и только тогда пытаешься подробно рассмотреть заинтересовавший тебя предмет в надежде, что, может быть, ты его запомнишь. А потом взгляд опять скользит мимо, и все снова сливается в безликую мчащуюся мимо нас массу.
Может быть, это жестокое сравнение, но оно кажется мне верным. Сегодня поток кино-, теле- и видеозрелищ так велик, что и самый усердный зритель не в силах посмотреть сотой части предлагаемого. И останавливают на себе внимание только произведения, действительно выступающие из этого порой унылого ряда.
«Последний побег» не стал событием в жизни отечественного кинематографа. Хотя, на мой взгляд, картина получилась искренней, честной, не обманной. Сладких пилюль от тягот жизни она не предлагала. И мне как актеру она дорога.
Очень искренний сценарий Александр Галин написал на жизненном материале с добрым чувством к главному герою — Алексею Ивановичу Кустову. С волнением и верой в необходимость такого героя работал и режиссер фильма Леонид Менакер. Словом, картину делали с чистыми помыслами. И когда мне прислали сценарий с «Ленфильма» с предложением сняться в ней, я ни секунды не колебался и дал согласие.
Знакомство со сценарием — непростой процесс. Если не нравится сценарий или роль, тут все ясно и никаких мучений — просто отказываешься. А как быть, если сценарий показался интересным и роль привлекает своей сутью, а тебе в то же время предстоит большая работа в театре, или гастроли, или просто невозможно соединить эти съемки с другими делами?
Вот тут и проявляется противная раздвоенность актерской. души. Умом ты понимаешь, что времени и сил для этого соединения нет и не надо себя тешить надеждой. А беспечный внутренний голос нашептывает: «Да ничего, как-нибудь уладится! Как-нибудь выкрутимся!» В молодости я часто нырял в этот водоворот и, в общем-то, всегда выплывал, ибо сил было
Короче, я решился нырнуть и в тот раз. Уж очень мне понравился сценарий и, главное, роль Кустова. Давно я не встречался с такой колоритной, оригинальной, живой, эксцентричной, горькой, прекрасно написанной ролью. Кустов, своеобразнейшая личность, в неприметной должности руководителя духового оркестра в школе для трудновоспитуемых ребят. Невелика высота, но сколько азарта, сколько сердца, любви и души вкладывает он в разучивание «Дунайских волн» или «Сопок Маньчжурии»! А жжет он себя не ради чистого звучания оркестра, а ради того, чтобы распрямились уже согнутые души его не так уж слаженно играющих музыкантов. Солдатом прошедший войну и потерявший на полях сражений ногу, живущий нелегко, с вспыльчивым, как порох, характером, с больным сердцем, чудак и местный Дон Кихот — этот человек живет счастливейшей жизнью, потому что ему интересны люди. Он полон их заботами и бедами. От неравнодушия его вспыльчивость!
По нынешним временам редкое это качество — жить не своим пупком, а проблемами тех, кто рядом с тобой. Кустов по душе, по сердцу коллективист, а не эгоист. Ему хорошо с людьми, а не наедине с собой. Он не устает от них. Поэтому во все-то он вмешивается и все-то его касается. В связи с этим человеком вспомнилась мне одна притча. Как-то один из цезарей Рима пригласил к себе на пир самых известных гурманов и решил поразить их невиданным блюдом. Позвав раба-повара, цезарь сказал ему: «Если ты сумеешь удивить моих гостей, я дам тебе свободу». «Хорошо», — ответил повар и удалился. Настал час пира. Одно яство было роскошнее другого, но ничему не удивлялись пресыщенные обжоры. Наконец, сам повар вынес к столу огромное блюдо вареных раков: «Вот, цезарь, взгляни на это чудо», — предложил повар. «Что же тут удивительного?» — захохотали римляне. «А вы посмотрите, все раки шевелятся», — спокойно ответил повар. Гости внимательно посмотрели на вареных раков и заметили, что те действительно двигаются. Изумлению не было границ, такого гости действительно никогда не видели. «Как ты это сделал?» — спросил довольный император. «Очень просто. Я положил вниз одного живого рака. Он шевелится и двигает всех остальных».
Иногда достаточно одного, кто шевелится, чтобы заставить двигаться других. Очень важно иметь такого человека в любом деле. Именно таким до конца своих дней оставался Кустов. Он привлекал меня, и я взялся за роль с интересом и уважением к этой исключительной личности.
Работа шла споро. Мы с Менакером легко нашли общий язык на съемках, которые велись в павильоне «Ленфильма» и на натуре в Симферополе и в городе Сланцы Ленинградской области. И вот здесь-, в Сланцах, я и встретился с настоящим Алексеем Ивановичем Кустовым. Да, прототип образа носил то же самое имя. Дело в том, что в юности сценарист Александр Галин работал в Сланцах и там познакомился с Кустовым, который действительно руководил духовым оркестром в школе для трудных подростков. А спустя несколько лет Галин на этом материале написал свой «Последний побег». Когда мы начали снимать, школа по-прежнему работала. Грустное учреждение, в ней учились мальчишки девяти-пятнадца- ти лет. К счастью, большинство из них после школы становились на ноги. Но, к сожалению, не все. Кто-то скатывался ниже, а Кустов, как умел, препятствовал этому. Мне страшновато было встретиться с ним: бывший железнодорожник, самоучка- музыкант, он занимался поистине сизифовым трудом. Набирал для оркестра ребят из вновь прибывших в школу и учил их играть на музыкальных инструментах небольшой, но боевой, бодрый репертуар. А особой гордостью для Алексея Ивановича было участие его оркестра в майских и ноябрьских демонстрациях. Через какое-то время оркестр распадался — ребята оканчивали школу, и Кустов начинал создавать оркестр сначала. И так много лет. Но сколько любви и веры в необходимость своего труда для этих непростых мальчишек с поломанными уже судьбами было у этого человека!
Над ролью я работал с удовольствием. Да и лепить такой экстравагантный характер было нетрудно. Я, конечно, не играл буквально биографические черты Кустова, но кое-какие его особенности я все-таки закрепил в роли. Помимо несомненной влюбленности в людей Алексей Иванович обладал еще и артистической натурой. Иногда он играл в местном самодеятельном театре. Так что у нас нашлась общая почва для дружбы. Он, бывало, приходил к нам на съемки со странноватым возгласом: «Привет труженикам села и сцены!» — и рассказывал, что жена его не отпускала, мол, картошку копать надо. Но Кустов лишь отмахивался: «Пойду помогу… А то этот Ульянов не знает же ни хрена!»