Реальность вместо мечты
Шрифт:
Белла поправила стопку аккуратно сложенных листков, лежащих перед ней на парте. Ей не нравилось, что встречи общества анонимных алкоголиков проходят в школе. Ясно, что Форкс город маленький и подходящее место найти трудно. Чтобы все желающие могли прийти. Потому что город хоть и маленький, желающих-то достаточно. Вместе с ней – девять человек.
А вообще, ей не нравилось само это общество – не девять спитых болезненных рож, хотя глядеть на них-то уж точно удовольствия ей не доставляло – но конкретно общество, сама его суть. В первый день она попробовала быть милой и поэтому не стала осаждать вопросами
Во второй визит она была настроена не столь миролюбиво. Психолог, конечно, не виноват, даже несмотря на то, что надел простые черные носки. И школа тоже не виновата, но она Белле не нравится. Если откровенно, ей не нравится, что общество назвало ее алкоголичкой. Ладно еще, если так тебя называет подруга – правда, когда подруга в первый раз так ее назвала, было тоже неприятно, но терпимо. А теперь ее всунули в группу каких-то придурков. Низвели до их уровня. Между прочим, она окончила колледж и почти написала диссертацию. Как бы там ни было, она могла гордиться некоторыми своими достижениями.
– Итак, Белла, о ком вы хотите нам рассказать, кто вдохновляет вас в жизни?
Белла отвечает психологу мысленно. Слово «урод» самое приличное из использованных. С чего она вообще решила вывернуть перед ними свою душу? Ответ известен – начатая бутылка красного в ее холодильнике. Сначала вино подняло ей настроение, потом возникло чувство вины. Белла ощутила, что, сорвавшись, предала кого-то. Ей захотелось загладить небольшой проступок и проявить старание. Именно поэтому она не забила на задание, которое дали ей и еще двум членам группы, и подготовила свой доклад. Но теперь, когда совесть притихла, она не хотела бы его читать.
Сидящий справа парень тупо уставился в телефон. Еще несколько человек разглядывают что-то у себя на партах. Некоторые тоскливо смотрят в окно. Белла их понимает – ей тоже было бы приятнее находиться в другом месте. Почти наверняка никто не будет ее слушать. Отодвинув стул, она встает перед тремя рядами парт. Ни одного взгляда. Как будто она невидимка. Если так пойдет и дальше, она быстро покончит со своим заданием, а заодно заставит заткнуться сволочную совесть, не выглядя при этом дурой. Раз всем на нее плевать, то не имеет значения, о чем говорить.
– Мой пример, тот человек, на которого я ориентируюсь, Эдвард Каллен.
Ей самой противно себя слышать – запинки и неуверенность. На одно предложение уходит больше минуты. Возможно, она разучилась находиться в обществе. Зато привыкла перед любыми встречами пропускать по стаканчику. Оказывается, что трезвая она едва в состоянии связать два слова. Психолог ободряюще улыбается и спрашивает, кто это.
– Он был звездой экрана в тридцатые и сороковые годы.
– А, - тянет дядька, - замечательно. Думаю, многим из нашей группы будет интересно послушать и расширить свой кругозор.
Белла надеется,
Эдвард Каллен родился в тысяча девятьсот пятом году. Его отец владел небольшой фермой рядом с Чикаго, мать была учительницей.
Она пыталась представить себе, каково это – жить на ферме. Когда буквально за стенкой коровы и утки. Копаться каждый день в земле и ходить за двадцать километров в школу. Не то чтобы Форкс – это мегаполис, где жизнь бьет ключом. Но здесь хоть иногда что-то происходит. А что творилось на глухой одинокой ферме, где, кроме мальчика и его родителей, жили только несколько работников и девушка, помогавшая на кухне? Это же страшная тоска. Это кошмар. Все равно что провести десять лет в одиночной камере.
Все и так не было окрашено в яркие краски, но когда отец Эдварда, фамилия которого в те времена была Мейсен, разорился и начал пить, жизнь мальчика стала невыносимой. То ли от плохого обращения, то ли от постоянных переживаний за себя и своего ребенка заболела мать. После ее смерти, случившейся спустя три месяца от начала болезни, Эдвард остался один. Никому не было дела, где и как он проводит свои дни. Если бы не добрая девушка-кухарка, дававшая ему хлеб и чечевичную похлебку, мальчик мог умереть от голода. Однако работники, давно не получавшие денег и осознавшие, что их хозяин не планирует браться за ум, в один день собрали вещички и ушли с фермы.
Белла представляет себе хмурый летний день. Небо затянуто стальными тучами. В воздухе висит предчувствие грозы. Природа затихла. Стоя на коленях в дорожной пыли, субтильная некрасивая девушка с круглым лицом и карими глазами обнимает тощего паренька, одетого в грязные рваные брюки и рубашку. По щекам обоих текут слезы. Девушка еще раз сильно прижимает мальчика к впалой груди, целует в макушку и, простившись, исчезает вдали. Он молча стоит – одинокая фигурка посреди заросшей травой дороги и смотрит вслед единственной, которая его немного любила. Он больше не плачет.
– Однако чувство потери и нежные чувства к служанке остались в сердце Эдварда до старости. По его словам, он всю жизнь искал женщину, похожую на Марту. К несчастью, рядом оказывались лишь пустышки и транжиры. Им несложно было обмануть, ослепить Эдварда, который жаждал заботы и нежности. Они клялись ему в любви, но очень скоро становилась очевидной их страсть к удовольствиям и роскоши, а вовсе не к самому актеру. Эдвард болезненно переживал каждую такую историю, долго страдал и на несколько месяцев пропадал с экранов. От окончательного падения в бездну и от пьянства его спасало искусство.
Он был не просто гениален. Он был гениален больше, чем любой из актеров той эпохи. Казалось, что он никогда не притворяется, а проживает любую свою роль. Становится то героем, то бандитом. То жалким неудачником, то лихим авантюристом. И хоть в жизни женщины сходили от него с ума, ему ничего не стоило сыграть робкого и неудачливого воздыхателя. Его имени на афише было достаточно, чтобы обеспечить невероятные сборы. Его участие делало из простого фильма шедевр. Он был нарасхват. Каждый режиссер желал заполучить его себе, продюсеры обрывали телефон, сценаристы присылали сценарии пачками.