Реанимация чувств
Шрифт:
– Я не могу поручиться даже за пять минут.
– Неужели Верочка так плоха?
– Первый раз слышу, чтобы Вероник называли Верочками, – как бы про себя раздумчиво сказала Тина.
– Но… – замялась женщина, – я и не подозревала, что вы знаете больных не только по фамилиям, но и по именам.
– А можно мне узнать вашу фамилию? – прямо спросила Тина. – Я ведь должна отдать вам больную, за которую отвечаю…
Женщина оказалась очень неглупая.
– Я все понимаю, – сказала она, закусив губу. – Конечно, у вас большая ответственность. Позвольте поблагодарить
– Но при переводе я должна буду записать ваши паспортные данные в историю болезни, таков порядок! – сказала Тина. – Кем вы приходитесь девочке?
Женщина побарабанила тонкими пальцами по конверту.
– Я ее дальняя родственница.
– А где же родители девочки? От кого вы узнали о случившемся?
– Это что, допрос? – Незнакомка выкатила в раздражении на Тину большие, аккуратно накрашенные глаза. Она терпеть не могла людей, с которыми невозможно полюбовно решить дело. К тому же она поняла, что Тина просто хочет получить от нее максимум информации, а девчонку все равно не отдаст. Но выкарабкиваться из ситуации было надо. – И это вы говорите мне о порядке? – Женщина изобразила на лице такое изумление, какое только позволяли ее вытянутые в ниточку брови.
– Естественно, как заведующая отделением. Я же не могу от него отступать.
– А как заведующая отделением вы можете допускать, чтобы ваши сотрудники находились пьяные на работе?
Тина сначала не поняла, на что намекает эта дама. А потом вспомнила. Ах, козлы! Ну вот, доигрались! Это же при этой тетке Ашот и Барашков утром с дурацкими песнями, обнявшись, тащились из отделения к лифту. Хотя Тина голову могла дать на отсечение, что оба были трезвы как стеклышко, попробуй объясни все это постороннему человеку.
– За любую работу в отделении отвечаю я, – сухо произнесла Тина. – Могу заверить вас и кого угодно, что никакого нарушения трудовой дисциплины в нашем отделении не было.
– Ну, это мы еще посмотрим! – с нажимом сказала дама. – Я очень хочу узнать, как отнесется ваш главный врач к тому, что Верочку, такую тяжелую больную, во вверенной ему больнице лечат вдрызг пьяные доктора!
– Не Верочку, а Веронику, – опять поправила Валентина Николаевна.
– Вы обо всем этом пожалеете! – сказала дама.
– Я – медицинский пролетариат, – ответила Тина. – Мне уже давно нечего терять, кроме своих цепей. Не забудьте забрать конверт!
Дама презрительно улыбнулась и встала. Прежним жестом, двумя вытянутыми пальцами она небрежно бросила конверт в сумку и повернулась к двери.
«А я ведь ничего про нее не узнала, – подумала Тина. – Ни кто она, ни какое отношение имеет к больной. А в общем-то, какое мне до всего этого дело! Что я – милиция, следователь… Теперь она пойдет жаловаться на меня, на моих сотрудников. Как мешает жить это дурацкое чувство долга! И денег в конверте, должно быть, было немало. Кстати, сегодня – зарплата. За полмесяца выдадут ровно столько, сколько стоят пять батонов
«Фу! Как не стыдно, о чем это я!» – замотала головой Тина, пытаясь прогнать горькие мысли. И тут дверь ее кабинета опять стремительно распахнулась и в дверном проеме, как из преисподней, возник бледный от усталости и от интоксикации доктор Ашот Гургенович Оганесян собственной персоной. Дышать на трех операциях в день почти тем же, чем дышат оперируемые больные, – это почище всякого кайфа. Кудрявые волосы Ашота были влажными, будто он только что принял душ. Хотя душ после операции можно увидеть только в сериале «Скорая помощь».
«В отделении холод ужасный, как бы он не простудился», – подумала Тина. Профессиональным взглядом она сразу отметила бледно-серый оттенок лица, который не могла скрыть даже природная смуглость. Но глаза Ашота, несмотря ни на что, сияли.
– А мы все-таки приехали из операционной, Валентина Николаевна! – хриплым голосом победно сказал Ашот, приподнявшись на цыпочки. Он и ботинки старался носить на толстой подошве, чтобы казаться повыше, Тина давно замечала за ним эту слабость. Иногда она посмеивалась про себя над Ашотом, но сейчас эта его привычка ее умилила.
– Мал ты, золотник, да дорог! – сказала она. – Неужели выжили?
– Не только он, но, как ни странно, и я! – ответил Ашот.
– Садись, рассказывай, что было на операции? – Тина откинулась на спинку стула. Только теперь она поняла, в каком напряжении находилась целый день из-за этого больного.
– Все тип-топ. Прободная язва, как вы и предполагали. Пил, наверное, черт знает сколько, вот и допился. Язва старая, многолетняя. Но я вам скажу по секрету, я каждую минуту думал, что все, потеряю его. Сердце два раза останавливалось! Еле запустили.
– Ну еще бы, дорогой! Такая кровопотеря, такая интоксикация… Только алкоголики такое и выдерживают.
– Да уж! Что только люди не пьют! – Ашот помолчал. – А у нас в Армении такие хорошие есть сладкие вина!
Тина с удивлением посмотрела на него и вдруг поняла, что он остро, безумно скучает по своей далекой родине.
Ашот тоже посмотрел на нее и смутился. Совсем ни к чему, чтобы все знали, что у него на уме.
– Ну, теперь двое-трое суток пройдет – а там, глядишь, выкарабкается! – сказал Оганесян, чтобы она не начала говорить о том, о чем он ни с кем говорить не хотел.
– Не загадывай! – ответила Тина.
– Тьфу-тьфу-тьфу! – постучал по столу Ашот.
– Ну, я тебя поздравляю! – Тина всегда искренне радовалась успехам коллег. – Ты, мальчик мой, молодец! – Ашот был моложе ее всего лет на восемь, однако Валентина Николаевна сразу взяла по отношению к нему покровительственный тон. – Случай, сам понимаешь, был не из легких. Значит, ты все правильно рассчитал, умница, дорогой!
– Да ладно, – смутился Ашот. В глубине души он знал, что он – специалист не хуже, чем Валерий Павлович или Барашков, но Тину очень уважал и поэтому принимал ее тон как должное. Впрочем, он принимал все, что она делала и говорила.