Реанимация чувств
Шрифт:
– Да погоди ты, Николай Семенович! Что делить! Может быть, они еще помирятся. У кого в семьях такого не бывает? Мальчику надо в институт поступать. А тут развод. С ума можно сойти! Да еще она говорит, что ни в чем и не виновата!
– Виновата, не виновата – не все ли равно, – устало проговорила Тина. – Я ему сказала, что умираю, а он даже не подумал приехать. Вещи привез. И сын меня предал. И на работе врача убили. И меня с работы, наверное, выгонят. Я больше ничего не хочу, только лечь и спать. И ни о чем не думать. Давайте я здесь на кухне лягу.
– А поесть?
– Не хочу. – И Тина опять задохнулась в кашле.
– Ляжешь в комнате на диване, – сказал отец. – Мне завтра на работу, мне удобней будет на кухне спать.
– Почему Лена сказала, что она меня ненавидит? – уже в дверях спросила Тина.
– Тебе это трудно понять, – сказала мать. – Представь ее положение. Почти шестнадцать лет в неподвижности. Она уже другой человек, не та девочка, которую ты знала. Ты просто не замечала.
– Простите меня, – сказала Тина. – Но мне, правда, совершенно было некогда в это вникать.
– А тебя никто не винит, – просто ответила мама. – У тебя трудная работа, семья, свои проблемы. Постарайся меньше бывать в ее комнате.
– Нет, как он орал! – все никак не мог успокоиться отец.
– Он называл меня шлюхой? – спросила Тина.
– Я ему сказал, что если он еще раз так назовет тебя, я его убью.
– Папа, он тебя моложе и сильнее в три раза.
– Однако он перестал!
– Спокойной ночи, – сказала Тина. Мама вздохнула, отец встал и начал стелить раскладушку.
26
«Надо срочно звонить на работу, – подумала Тина, как только открыла глаза. – Я тут болею, а что у них там?»
На часах было девять утра. Отец уже ушел, а мать тихонько помешивала на кухне кашу для Леночки. Антибиотик начал действовать, и Тина чувствовала себя уже не так плохо. Она позвонила в больницу. К телефону подошел Ашот и рассказал о событиях прошедшей ночи. Голос у него был спокоен, но Тина, хорошо знавшая своих сотрудников, поняла, что говорит Ашот через силу. Смерть Чистякова потрясла всех.
Никаких особенных событий в отделении больше не произошло. Бывшего повешенного после осмотра отоларинголога решили отпустить домой под наблюдение психиатра. Парень перед выпиской расчувствовался и подарил Ашоту сто долларов. Подарил просто так, даже не в благодарность за лечение, ведь Ашот его и не лечил. Парень все удивлялся и рассказывал, что у него из-за Ашота в первый день даже были глюки. Он все не мог никак поверить, что Ашот на самом деле врач, а не поэт. Ашот заметил, что стихов отродясь не писал, но за сто баксов готов попробовать. А вообще-то, он после ремонта на эти деньги собирался купить новый французский электрический чайник в отделение, чтобы они все вместе пили из него чай.
– Только Чистякова не будет, – сказала Тина.
Ашот ответил:
– Знаете, я не могу поверить, что его с нами нет. Мне кажется, он просто вышел в другую палату.
– Мне тоже кажется, что завтра я приду на работу, а он снова будет сидеть за столом в ординаторской, – сказала Тина. – А иногда кажется, что это просто дурной сон. Нам всем надо креститься. Но Валерия Павловича нет. Действительно нет.
– Простите, – сказал Ашот. – Я это понимаю. Но мне пока трудно это принять.
– Знаешь, Ашот, а я иногда думаю: было бы это дежурство не Чистякова, кого бы мы хоронили? Честное слово, – и Тина нисколько не кривила душой, – я бы хотела оказаться на месте Валерия Павловича.
– Не говорите так! Это бессмысленно.
– Да, я понимаю. – Тина помолчала. Ашот тоже никуда не торопился.
– Девочки работают?
– В общем, да. Таня вышла. Сказала, что накануне у нее очень сильно болела голова и она не могла позвонить. А Мышка зачем-то ходила к главному врачу и долго у него сидела. – Тина будто видела, как Ашот, сидя на подоконнике, курит и пожимает плечами.
– Больных у нас нет. Я дежурю у алкоголика, Аркадий – у Ники. Ее все-таки будут переводить в "Склиф". Мать пришла вместе с теми двумя людьми, мужчиной и женщиной, написала заявление, главврач подписал. Те двое, сказал следователь, – родители придурков, которые на вечеринке хотели всех напоить водкой и устроить сеанс групповухи. Следователь все раскопал. Ника пить отказалась. Тогда они как бы в шутку стали изображать садистов, распяли ее на полу и держали. А водку заливали ей в рот. Но, говорят, ошиблись. На кухне стояла бутылка с эссенцией. Они там варили пельмени из пачек на закуску и, чтобы было вкуснее, разводили в чашках уксусную эссенцию вместо сметаны. На сметану у них денег не было, а на водку были. Вот бутылки и перепутали. Потом поняли, что сделали что-то не то, испугались и смылись. Один из этих подонков рассказал все матери, вот она и примчалась переводить девочку, чтобы та паче чаяния не умерла.
– Ну, а сама девочка как?
– Стабильная. К вечеру ее заберут, и останется один алкоголик. Завтра переведем его в хирургию – и все. Всем велели написать заявления на отпуск. В коридор уже притащили огромную лестницу, будут белить потолки.
– Что насчет похорон? Мне ужасно неловко, что я не могу помочь жене Чистякова.
– Она знает, что вы больны, мы сказали. Похороны послезавтра. Но вы не ходите. Вам с пневмонией нельзя. Кстати, главный врач ушел на больничный. Нам с Аркадием кажется, он сделал это специально, чтобы не идти на похороны.
– Возможно. Но я обязательно должна буду приехать. Я позвоню Барашкову и попрошу заехать за мной.
– Кстати, вам звонил какой-то человек, назвался Азарцевым. Он вас разыскивал.
У Тины что-то замерло в груди.
– Телефон не оставил?
– Нет.
Сначала в сердце разлился жар, а потом там заныло что-то тяжелым комком.
– Мне нехорошо, Ашот, – сказала Тина. – Я пойду лягу, вы всем передавайте привет. Я еще позвоню.
Она хотела добавить, что живет сейчас не дома, а у родителей, но постеснялась ставить всех в известность о своих неприятностях.