Реанимация закона
Шрифт:
– Елки, это мы чуть не вляпались? Это тебе Марина рассказала?
– Да, по большому секрету. Ей стыдно, что муж струсил, и она попыталась его оправдать. Кстати, она подробно описала тех, кто к ним приходил. Так вот, Паша, судя по описанию, это те, кто приходил к тебе, кто твою Оксанку застрелил.
– Е… – Пашка от страха вдавился в сиденье и стал озираться по сторонам.
– Вот такие дела, Водолаз. Теперь, извини за каламбур, тебе придется ложиться на дно до того времени, пока я тебе не скажу.
Быков сначала ходил по комнате, потом остановился у окна, заложив руки за спину, и долго смотрел на улицу. Антон сидел за столом под белой льняной скатертью и с интересом наблюдал за шефом. Он давно изучил все виды состояния полковника: когда тот раздражен, когда зол, когда напряженно думает. И даже задумчивость у Алексея Алексеевича была разная. Была угрюмая, со взглядом в стол перед собой, чаще между лежащими на крышке стола руками – это Быков еще не знает, что делать. Бывает задумчивость, когда он ходит из угла в угол или сидит, откинувшись на спинку кресла и барабаня пальцами по столу или крутя карандаш, – это Быков на верном пути, он вот-вот найдет ответ на мучающий его вопрос.
Но вот такое состояние Антон у своего шефа видел нечасто. Полковник вдруг уходит к окну и долго смотрит на улицу. Или сидит и молча потирает лицо, а потом достает сигарету и так же молча курит, пуская дым через нос. За своим рабочим столом Быков курит редко, он вообще редко курит в помещении. А уж если закурил, это верный признак, что нелады у него внутри. Или что-то не сходится, или что-то очень ему не нравится, не лежит к чему-то душа. Редкое состояние, но именно в нем виден Быков-человек, а не обычный Быков-машина. Машина для расследования, преследования, выведения на чистую воду.
– Значит, ты считаешь, – сказал Быков, не оборачиваясь, – что этого Водолаза нам нужно прикрыть? А что он нам может дать ценного по делу Сливы?
Антон покачал головой, воспользовавшись тем, что Быков на него не смотрит.
– Ты головой-то
Каким-то внутренним чутьем Антон понял, что возражать и спорить с Быковым не надо. Надо промолчать и дать ему спокойно высказаться. Сейчас он полезет за сигаретами и закурит.
– Ладно, – сказал Быков, поворачиваясь наконец к Антону и доставая из кармана сигареты, – допустим, что эти двое полицейских могут оказаться причастными к делу Сливы. Допустим, что Водолаз важный свидетель. А он догадывается, что ты полицейский?
– Нет, – уверенно заявил Антон. – Думаю, что пока не стоит ему этого знать. Пусть успокоится, пусть считает меня ренегатом в их среде. Так ему будет легче адаптироваться к новому положению, а потом уже и начать давать показания.
– Ты у пацана-то этого в больнице был? – вдруг спросил Быков, глубоко затягиваясь.
Интересный поворот в беседе! То шеф ругается, что Антон уделяет внимание этому событию, то сам интерес проявляет. И ведь одобряет же, видно, что одобряет, что нравится ему отношение Антона к своей соседке. Не как к женщине, а именно по-человечески, как к одинокой матери. Что не утратил Антон человеческих чувств, не может просто пройти мимо чужой беды. Одобряет, а поощрить не может. Не хочет, чтобы Антон терял хладнокровие в работе. Вот у него и раздвоение личности от этого, внутренняя борьба.
– Курить надо бросать, – вдруг грустно произнес Быков. – Понимаю, что надо, а никак не могу. Ты там психологии всякие недавно изучал, что говорит современная наука? Какие способы изобрели для желающих бросить курить?
– Хотите самый простой и дешевый способ? Народное средство!
– Ну? – недоверчиво покосился на него Быков.
– Надо смочить всю сигарету до самого фильтра в молоке, а потом высушить. Если ее потом закурить, то гарантированно возникнет тошнота. Так постепенно начнешь относиться к сигаретам с отвращением. Или еще. Надо выкурить одну за одной несколько сигарет. До тех пор, пока не затошнит. Говорят, что большинство людей после этого сигареты даже видеть не могут.
– Издеваешься, да? – буркнул Быков, глядя на Антона исподлобья. – Хочется тебе меня до тошноты довести. Спасибо, помощничек.
– Да это же не я, это народные средства.
– Да знаю я, знаю. И сам пробовал, и знакомые есть, кто пытался накуриться раз и навсегда. Несколько часов проходит, и ты опять тянешься к пачке. Противно во рту, а тянешься. Так, знаешь ли, можно и передозировку никотина получить. Я тут в прошлом году травяные чаи пробовал. С корнем аира, еще какие-то советовали. Тоже, знаешь, в сочетании с никотином вызывают тошноту. Два-три раза в день пьешь и мучаешься. Редкостная мерзость, я тебе скажу! Надо силу воли иметь, чтобы его пить.
– Был эффект?
– Был, а как же! Счастье ощутил, когда пить его бросил, на мир по-другому взглянул. И желание закурить опять вернулось.
– Перейдите на легкие сигареты, на суперлегкие. Попробуйте постепенно свести курение на «нет».
– Пробовал… Только стал замечать, что затягиваюсь глубже и дольше, чтобы одной затяжкой вытянуть столько, сколько дает обычная сигарета. И естественно, стал курить чаще. Обычно пачкой в день обходился, а тут стал смолить по полторы, а то и по две, когда до полуночи на работе задерживаешься. Стереотипы это все, что раз сигарета легкая, то менее вредная. Я другое придумал, Антоша, я стал постепенно убавлять количество сигарет в день. Представляешь, рекорд у меня был две сигареты за день. Одна утром, а одна после обеда. Неделю держался! Перед собой гордый ходил, перед женой – гоголем и фазаном.
– А потом?
– А потом сорвался на вечеринке по поводу дня рождения старого приятеля. За вечер пачку высадил. На следующий день, как водится, поблажку себе устроил, разрешил три сигареты. Потом, попав у начальства «под раздачу», на нервах выкурил за день семь штук, после чего плюнул на все и снова стал курить, как и всегда, – по пачке в день. Такое удовольствие от жизни стал получать, просто чудо! И ведь, что интересно, физическое удовольствие сомнительное: в горле першит, в легких боль, одышка, а эмоциональный подъем ощущаешь. Правда, это раздвоение быстро прошло, и снова стал подумывать, как курить бросить.
– А пластыри, жевательные резинки? Их сейчас столько рекламируют.
– Вот именно, что рекламируют много, а результат – ноль. Зато денег за это сомнительное удовольствие дерут! С этими пластырями и резинками бросить курить можно только от жадности. Тут ведь дело в чем, Антон, физиологически я ведь не испытываю тягу к курению, меня психологически тянет. После еды, когда серьезный разговор, когда нервничаешь. Даже когда выходишь из дома на работу или из кабинета к стоянке машин. Пять раз подряд надо сходить к машине, и фактически пять раз закуришь. И еще момент. Может, курить и бросишь, а как потом избавиться от пристрастия к противоникотиновым пластырям и жевательным резинкам?
– Алексей Алексеевич, – неожиданно улыбнулся Антон, – а вы к чему этот разговор затеяли? Боитесь, что я курить начну?
– Эх, Антон, – туша в пепельнице окурок, проворчал Быков, – разве это самая страшная привычка у человека? Есть и пострашнее. Привычка нарушать закон, привычка жить за счет других, обманывать, оскорблять. Привычка быть подлецом.
– А мне это грозит?
– Тебе грозит другая грань. Привычка всех защищать.
– А разве это плохая привычка? По-моему, ее надо культивировать в людях с детского сада.
– С детского сада надо культивировать другую привычку, привычку исполнять свой долг, свои служебные обязанности! Это я не о тебе, конечно.
– Кажется, вы просто устали, Алексей Алексеевич, – сочувственно произнес Антон. – А курить надо бросать на определенном настрое. Поймать его в себе и рубануть с плеча: все, хватит, сколько можно, напрочь!
– Ты полагаешь? – думая уже о чем-то другом, задумчиво спросил Быков. – Может быть, может быть…Наведаться к Славику в больницу Антону никак не удавалось. Собственно, он у мальчика ни разу и не был с момента, как тот пришел в сознание. Ирки было не слышно и не видно. Может, она днюет и ночует в больнице? В общем-то, это нормально.
Около десяти, когда Антон принял душ и вышел на балкон повесить мокрое полотенце, он увидел, как к подъезду подъехало такси. Ничего странного, но вот из машины вылез Иркин хахаль Серега, открыл заднюю дверцу и подал руку выбиравшейся из салона Ирке. Потом отпустил такси, а сам стал что-то говорить ей, причем с большим жаром, даже рукой жестикулировал. Что это он ее на такси катает?
Ирка стояла столбом и слушала. Даже сверху было видно, что она в состоянии апатии. Что мог ей втолковывать Серега? Уж ему-то Славик по барабану, и Иркино состояние тоже. Может, он в связи с этими событиями не получает свою привычную долю секса и проводит с ней работу в этом направлении? Не до такой же степени он циничный человек, чтобы не понимать, что с Иркой происходит? Антон вдруг понял, что в своем отношении к Сереге начинает утрачивать объективность.
Серега закончил жестикулировать, приобнял Ирку за плечи и чмокнул в щеку. Хм, забавно. У прожженного эгоиста проснулись чувства и к другим людям? Хлопнула дверь подъезда, Серега закурил и неторопливо пошел в сторону автобусной остановки. Антон подумал, что он тоже в какой-то степени эгоист, потому что будет сейчас допытываться у Ирки о состоянии Славика. Однако эта мысль его не остановила.
Антон дождался, когда она поднимется на этаж, откроет дверь, и только потом открыл свою.
– Ира, как ты? – Голос прозвучал в тишине подъезда невыносимо фальшиво и пошло, Антона аж передернуло от стыда за себя.
Ирка повернулась, посмотрела на него пустыми глазами. Голова чуть дернулась в неопределенном направлении, чуть дрогнули плечи. Попытка показать, что все вроде бы ничего, не получилась. Антон решительно закрыл свою дверь.
– Как там Славик?
– Нормально, – невнятно ответила Ирка. – Врачи сказали, что состояние стабильное. Представляешь, мне не разрешают находиться рядом с ним ночью.
– Может, у них на это есть какие-то свои специфические причины?
– А я же боюсь! – прозвучал веский довод Ирки, и ее глаза тут же наполнились слезами.
Решив, что реветь в подъезде так поздно Ирке не стоит, Антон затолкал ее в квартиру и закрыл за собой дверь. Бардак у Ирки был впечатляющий. Она не просто не занималась уборкой несколько дней, она, похоже, вообще забегала домой только что-нибудь взять, расшвыривая при этом все остальное.
– Ну, чего тебе бояться? – попытался Антон успокоить соседку. – Теперь Славик в надежных руках медицины, теперь все под контролем. И ухудшения нет, сама же сказала. Я смотрю, даже Серега к тебе изменился! На такси катает, успокаивает. Он не с тобой к Славику ездил? К нему он тоже изменился в лучшую сторону?
Ирка смотрела Антону в глаза, пока он вываливал на нее весь этот ворох вопросов. И тут он заметил, как в ее глазах что-то постепенно меняется. Он-то думал, что задает отвлекающие, успокаивающие бытовые вопросы, но, судя по выражению Иркиного лица, задел, видимо, что-то неприятное. Самое простое, что он прочел в ее глазах, – это страх. Там было много чего, но страх проявлялся сильнее всего. Не просто страх, а затравленный страх. Антону стало нехорошо.
– Ира, ну-ка! Давай рассказывай! Что там еще у тебя стряслось?
Он стал ее прямо в прихожей трясти за плечи и убеждать. Но реакция, которая последовала за этим, его удивила. Ирка вдруг широко раскрыла глаза, посмотрела на Антона так, словно впервые его увидела, потом в этих влажных глазах появилось столько мольбы, что она, казалось, сейчас выплеснется наружу вместе со слезами. Ирка буквально бросилась Антону на шею, прижалась к нему всем телом, стала неистово гладить и целовать его:
– Антошенька, миленький… я знаю, ты можешь… ты такой, ты сильный, ты поможешь мне, да?.. Я что хочешь для тебя сделаю, все-все! Ты только помоги мне, потому что я совсем одна… и ты так Славика любишь… Хочешь меня? Возьми, я отдамся тебе, я всегда буду твоя, ты только помани…
– Ты чего, Ирка? – забормотал Антон, пытаясь отодрать от себя женщину.
– Я же еще ничего, меня же можно еще, да? Вот гляди, какое у меня тело. – Ирка вдруг стала расстегивать на себе блузку, путаясь в плаще.
Антон наконец сумел освободить одну руку и с размаху влепил Ирке пощечину. Голова ее дернулась, она отшатнулась всем телом, словно от удара током, посмотрела на Антона безумными глазищами и со стоном рухнула на пол.
Если бы Антон не успел подхватить женщину, она обязательно ударилась обо что-нибудь головой. Она безвольно повисла у него на руках, закрывала руками лицо и зашептала:
– Прости меня, Антон, прости… Я с ума сошла. Это от страха, я просто не знаю, что мне делать, я всего боюсь, я одна!
– Дура! – с чувством бросил Антон и поволок ее в комнату. – Причем дура набитая! На другое фантазии не хватает, думаешь, что только так можно?
Он усадил Ирку на диван и отправился на кухню за стаканом воды, при этом ворчал не переставая. Но по большей части сердился не столько на Ирку, сколько на себя. Он ведь почувствовал, был такой момент. Мелькнуло дьявольское наваждение – взять и воспользоваться женщиной. Она ведь добровольно, она ведь жалеть не будет. Уж больно жарко она прижималась, столько в ней страсти.
– На, выпей воды, – протянул он Ирке высокий стакан, – и успокойся. Выпей и спокойно мне все расскажи. Что случилось, что тебя беспокоит, чего ты боишься. Спокойно и по порядку.
Ирка всхлипывала, пыталась заговорить, но ее душил плач, и она не столько пила, сколько булькала в стакане пузырями. Постепенно ее речь стала более или менее вразумительной. И Антон услышал, что некто не ограничился уговорами подписаться под признанием, что Ирка переходила с сыном дорогу на красный свет, когда их сбила машина. Оказывается, ей угрожали, и не один раз.
– Понимаешь, – с отчаянием в голосе, сглатывая сопли и слезы и размазывая остатки косметики по лицу, говорила Ирка, – они меня предупреждают, чтобы я даже и не думала менять показания, чего-то добиваться, говорят, что потом мне помогут, если что, чтобы я не переживала. А если я начну что-то доказывать, то Славик, понимаешь, Славик…
– Что – Славик?
– Славик может и умереть в больнице. Ведь всякое бывает, медицина не всемогуща.
– И какая сволочь так тебя запугала? – рявкнул Антон. – Ну-ка опиши мне его, кто он такой?
– Они ведь не дураки, мне по телефону звонили. На второй день, как я от следователя пришла, так и позвонили. А потом еще через день. Я только голос слышала… Антон, я боюсь! А меня к Славику не пускают, я хотела ни на шаг от него не отходить, а мне не разрешают. Я не знаю, что мне дела-а-ать…
И опять она ударилась в рев, опять билась на диване в конвульсиях, опять Антону пришлось прикладывать массу усилий, чтобы хоть как-то привести ее в чувство. И потом, когда рыдания немного утихли, он, подчиняясь интуиции, спросил:
– А Серега что? Ты мне про Серегу своего что-то хотела сказать.
– А он туда же! Говорит, чтобы я забыла и думать об этом. Живы остались, и то хорошо. Говорит, что пылинки с меня сдувать будет, и со Славика тоже. Намекал, что женится, только…
– Что только?
– Не верю я ему, ложь это все, понимаешь? Врет он, успокаивает меня. Все его слова, все обещания – сплошная фальшь. Он никогда не умел по душам поговорить, а уж тут и подавно. Он же трусливый, хоть и при деньгах. А может, потому они у него и есть, что трусливый. Он меня каждый день взялся убеждать, чтобы я ничего никому не вздумала доказывать, чтобы о ребенке подумала. Как специально, все время о ребенке и о ребенке…
– Как сговорились, – поддакнул Антон, зло прищурясь.
– Ага, как сговорились, – машинально повторила Ирка и вдруг замерла, молча тыльной стороной ладони потерла глаза и подняла на Антона опухшее лицо: – Ты… ты хочешь сказать… Хочешь сказать, что это они? Через него на меня?
– Хочу, – кивнул Антон. – Именно это я и имел в виду. Заставили, убедили, напугали! Не знаю, но, думаю, они и его обработали. Зря я тебе это сказал!
– Почему? – задала резонный вопрос Ирка. Она заметно успокоилась и стала вдруг какой-то рассудительно-подозрительной.
– Получается, что я тебя пугаю, а ты и так вся на нервах. Ничего. Ты, главное, не бойся. Я знаю, что делать, я тебе помогу и…
– Ты не понял, да? – Лицо у Ирки вдруг стало злым и даже заострилось, как у крысы. – Они Славку убьют! Понимаешь, нет? Они сказали, что ничего делать нельзя, иначе они убьют моего сына!
Антон осекся и замолчал. Черт! Они с Иркой примерно одного возраста, а насколько она… взрослее, что ли. А он, как пацан, хорохорится перед ней и ничего ответить не может.
– Значит, так, Ира, – серьезно заговорил Антон. – Никто не знает, что ты со мной делилась своими переживаниями, никто не знает, что ты мне рассказала про угрозы. Никто. Поверь мне, я знаю, как подойти к этому делу, как найти тех, кто тебе угрожает, и как привлечь к ответственности настоящих преступников.
– Ты э-то-го делать не будешь, – прищурилась Ирка и хищно уставилась на него. – Ты ничего-о делать не бу-удешь! Там мой сын, и я не позволю рисковать его жизнью. Достаточного одного раза, по моей глупости. Но теперь – ты и шага не ступишь, ты не посмеешь! Это мой сын, это тебе не игрушка! Ишь, в сказки он с ним играет, воспитатель хренов! Все! Забудь, Антоша! Не было ничего!
Антон попятился назад под напором вдруг осатаневшей Ирки и подумал, что все-таки плохо знает женщин. Он и предположить не мог десять минут назад, что женщина, которая готова была отдаться ему, лишь бы получить хоть какую-то защиту, поддержку, вдруг поведет себя так, все повернет на сто восемьдесят градусов. Всего десять минут, и он чуть ли не враг номер один для нее, чуть ли не главная опасность для ее ребенка, чуть ли не самый ненавистный ей человек на свете. Кривая женская логика!Глава 7
То, что этот «БМВ» с номером «845» Антон видел на парковке возле УВД, он не сомневался. И он ставился в той части, где парковали свои машины старшие офицеры. Что-то он в свое время насчет этой роскошной машины тогда подумал. Что черный цвет непрактичен, что на следующий день после мытья машины на ней снова видна пыль? Он про многие иномарки черного цвета так думал. Что-то про роскошь? А! Литой диск справа впереди поцарапан. Дорогущие диски, лакированные, двухцветные, и такой срам. Точно, тогда он и подумал, что, имея такие деньги, можно бы и потратиться на ликвидацию неприятной потертости на диске. Эх, подойти бы посмотреть вблизи!
Антон сидел на переднем сиденье «Ленд Крузера» Сливы и терпеливо ждал. Весь день они с Проней проиграли в бильярд, а в пять вечера заявился Слива, бросил Проне ключи от своего внедорожника и велел выдвигаться. Что это означало, Антон не знал, но последовал за Проней. Машина стояла в глубине рынка у туалетов. Проня сразу полез за руль, Антон устроился рядом. Он пока ни о чем не спрашивал, решив, что задание озвучат в любом случае. А потом подъехал этот «БМВ», который показался ему знакомым.
С водительского сиденья вылез мужчина в дорогом темном костюме и темно-коричневых ботинках. Они очень привлекли внимание Антона, потому что выделка была какая-то уж больно вычурная. Там и плетение из мелких ремешков, и пробитые отверстия, и тиснение. Создавалось впечатление, что эти ботинки стоили как вся лейтенантская зарплата Антона. Да и сам мужчина держался начальственно, прямо тебе генерал. Не очень высокий, с заметным брюшком и высоким лбом с залысинами. Даже Слива, несмотря на то что очень свободно и размашисто, как со старым корешем, поздоровался с ним за руку, и тот выглядел на голову ниже. Образно говоря, просто Слива как-то поник на фоне своего гостя, сгорбился и всячески старался показать свое уважение этому человеку. Антон подумал, что Слива хоть и пытается привыкнуть к жизни уголовного авторитета, а по натуре как был «шестеркой», так им и подохнет.
Антону очень хотелось достать телефон и запечатлеть на встроенный фотоаппарат эту дивную встречу, свидетелем которой ему посчастливилось стать. Ведь это же человек из полиции, из руководства ГУВД, черт, в лицо его он не знал, потому что в Управлении бывать ему пришлось всего раз пять за всю жизнь. А на этой работе… Антон сидел и старательно про себя рисовал словесный портрет, выискивал хоть какие-то характерные черточки во внешности, в жестикуляции, в мимике. Мимику он видел плохо, все-таки расстояние метров в сорок и тонированное стекло внедорожника.
– Чего ждем? – решил он наконец нарушить молчание.
– Щас! – понизив голос, ответил Проня. – Этот вон, что на «бумере» прикатил, Сливе расклад даст, и погоним. Он в ментовке рулит, сечет там, чтобы нам хвост ненароком не прищемили.
– Че сидим? – недовольно проворчал Антон. – Ладно, пойду отолью.
Он не успел взяться за ручку двери, как Проня остановил его с такой поспешностью, что Антон насторожился. Однако причина оказалась до смешного простой.
– Сиди, куда ты, Антоха! Потом сходишь, когда этот шнобель уедет. Щас только высунься, и опять вони будет, как из параши. Он терпеть не может, когда кто-то из наших во время их встреч рядом кантуется. Типа, чтобы никто его в лицо не видел, фраера! Кто ж его знал, что он прямо сюда подъедет?
Антон посмотрел на Проню, как тот ехидно кривит губы, и поверил. Кажется, тут все заигрались в казаков-разбойников. И авторитет Слива, и его разленившиеся бойцы, и этот продажный полицейский в дорогих ботинках. Полная иллюзия несерьезной уголовной группировки, которая неопасна, никому ничем серьезным не угрожает, а так… перебивается с хлеба на воду поборами на рынке да контрафактными видео– и аудиодисками. Мелочь, пыль! Все бы так, если бы не тщательные проверки Антона, не слежка за ним и не мелькнувший дважды человек со шрамом на щеке чуть ниже глаза.
Наконец «беха» круто развернулась на пятачке и унеслась с рынка. Антону показалось, что Слива даже два раза облегченно вздохнул. Он потоптался немного на месте, потом вразвалочку пошел к машине. Антон смотрел на его приближающуюся фигуру и видел, как Слива постепенно избавляется от подавленного чужим авторитетом состояния и набирается чувства собственного достоинства. Прямо на каждом шагу плечи распрямляются. Правильно, надо же перед собственными подчиненными выглядеть солидно.
Слива подошел и открыл дверцу со стороны Прони. Взгляд у него был тяжелый, мутный. Антон расценил состояние шефа как тревожно-угрюмое.